. Пригласишь в главный зал сэра Растера, барона Альбрехта, не забудь пригласить отца
Дитриха, сэра Максимилиана, барона Варанга, графа Ришара…
Пока я перечислял наиболее отличившихся соратников, военачальников и знатных лордов, что приняли участие хотя бы в заключительном походе,
он поклонился и сказал просительно:
– Может быть, в малом зале?
– А стола здесь еще нет, как погляжу. Будем пить, как на привале?.. Но это поправимо, я сам распоряжусь и прослежу. А что в большом?
– Ничего, – признался он. – В смысле, пусто.
– А в малом?
– Тоже ничего, но туда легче принести стол и кресла. Все поместятся. И уютнее будет.
– Ну, смотри, – сказал я милостиво и в то же время с угрозой. – Старайся! Все будешь делать хорошо, сенешалем поставлю. Главное, не бойся
проявлять инициативу. Как вот щас…
Через час в холодный и пока что абсолютно голый зал входили мои орлы, довольные и гордые, одни в роскошных праздничных одеждах, другие в
практичной походной, что хороша на все случаи жизни, а Растер так и вовсе явился, гремя и бряцая железом на плечах, голове, поясе и в
наколенниках.
Наконец явились Варанг и Ришар, уже в походной одежде, готовые к отъезду в свои земли, пришел бодрый и всегда готовый к драке Митчелл. Отец
Дитрих вошел последним. У него все поспешно испросили благословения, он перекрестил всех, на меня поглядывал вопросительно.
Я указал на середину зала.
– Первый стол уже сколотили, сейчас принесут. Сидеть пока что придется на табуретках. Но мы ведь рыцари, заноза в заднице для нас не
смертельна. Прошу садиться!
Барон Варанг остановился, осматривая стол и стулья.
– Где садиться?
Я отмахнулся.
– Пока табличек не заготовлено. Садитесь, кому где табуретка покажется надежнее. Или где заноз меньше.
– А вы, сэр Ричард?
– Сяду туда, где останется место, – ответил я сварливо. – Барон, мы судьбы вселенной решаем, а вы о каком-то гребаном этикете! Мы же
мужчины, женщин нет, о каком этикете речь?
Граф Ришар сдержанно усмехнулся, на меня поглядывает с любопытством, словно видит впервые. Отец Дитрих перекрестился.
– Да, сэр Ричард прав, – сказал он поспешно, – глубоко прав. Это великое счастье, что здесь одни мужчины.
– Можно даже перднуть, – сказал Растер счастливо, – а не душить шипуна. Что-то в нашем чисто мужском рыцарском братстве есть, есть великое,
благородное и свободное…
Барон Альбрехт брезгливо повел носом, вздохнул и пересел на другую сторону зала. Сэр Норберт помотал головой, громко зевнул.
– Простите, – сказал он виновато. – Только собирался соснуть…
Отец Дитрих с неодобрением покачал головой.
– В полдень? Сын мой, всякий повод для лени есть повод для греха.
– Я трое суток не спал, – возразил Норберт. – Чуть с коня не упал…
Растер поддержал одобрительно:
– Я слышал, слышал, что вы тогда сказали! Не стесняйтесь, сэр Норберт! Богохульство дает такое неслыханное облегчение, какого не может дать
никакая молитва.
Я похлопал ладонью по столу. Все посерьезнели, повернули головы. Я оглядел их, стараясь выглядеть старым и мудрым.
– Когда человеку, – заговорил я веско, – лежать на одном боку неудобно – он перевертывается на другой, а когда жить неудобно – только
жалуется. А ты сделай усилие: перевернись! Мы вот взяли и перевернулись… Заодно и Армландию перевернули.
Отец Дитрих кивнул.
– Хорошо сказано, сын мой. Хотя я где-то это уже и слышал.
Я сказал уязвленно:
– Мудрые мысли приходят не в одну-единственную голову на свете, отец Дитрих.