2
Только в середине февраля, спустя почти пять недель после переезда и через десять дней после того, как было восстановлено отопление, между Элизабет и Арлеттой состоялся первый по-настоящему содержательный разговор. Они столкнулись в прихожей, когда Элизабет махала на прощание рукой своей новой лучшей подруге Белле и ее матери, которые привезли ее в особняк на утесе после чаепития в своем доме в Сент-Питерс-Порте. Элизабет все еще улыбалась, когда, обернувшись, увидела Арлетту, которая стояла на нижней ступеньке лестницы, опираясь на трость. На сей раз, правда, она была не в шубе, а строгом черном платье с плиссированной юбкой, белым муслиновым воротничком и укороченными рукавами. Благодаря изящным лодыжкам и тонкой талии, Арлетта выглядела так, словно сошла со страницы модного журнала за пятьдесят пятый или даже пятидесятый год.
Спустившись с последней ступеньки с помощью трости, с которой она теперь не расставалась, Арлетта внимательно посмотрела на Элизабет.
Кто это был? спросила она.
Элизабет ответила не сразу. Ей хотелось убедиться, что адресованный ей вопрос не содержит никакого подвоха.
Белла, сказала она наконец.
Белла?.. переспросила Арлетта, слегка приподняв подведенную бровь. Кто такая Белла?
Моя лучшая подруга.
Вот как? Лицо пожилой леди слегка прояснилось. У тебя есть лучшая подруга? Уже?
Элизабет с гордостью кивнула.
Что ж, заметила Арлетта, в таком случае я могу за тебя не беспокоиться. Ты не пропадешь. Идем, добавила она, снова поворачиваясь к лестнице. Я только что приготовила какао, и мне хотелось бы выпить его вместе с тобой.
Окей, приветливо сказала Элизабет и последовала за Арлеттой, которая медленно поднималась по ступенькам. На первом же лестничном пролете пожилая леди остановилась, чтобы перевести дух.
Знаешь, сказала она, когда-то я ходила в ту же школу, что и ты сейчас. Кстати, совсем забыла как она теперь называется?
Школа Лурдской Богоматери.
Ах да, верно!.. Не знаю только, при чем тут Лурдская Божья Матерь, но Когда я там училась, она называлась Школой Святой Анны и состояла из одной-единственной комнаты, в которой помещались все ученики от четырехлеток до одиннадцатилетних. Она мягко улыбнулась и снова двинулась вверх по лестнице. Знаешь, сколько мне лет? спросила Арлетта, снова останавливаясь на середине лестничного марша.
Знаешь, сказала она, когда-то я ходила в ту же школу, что и ты сейчас. Кстати, совсем забыла как она теперь называется?
Школа Лурдской Богоматери.
Ах да, верно!.. Не знаю только, при чем тут Лурдская Божья Матерь, но Когда я там училась, она называлась Школой Святой Анны и состояла из одной-единственной комнаты, в которой помещались все ученики от четырехлеток до одиннадцатилетних. Она мягко улыбнулась и снова двинулась вверх по лестнице. Знаешь, сколько мне лет? спросила Арлетта, снова останавливаясь на середине лестничного марша.
Элизабет кивнула.
Знаю. Вам восемьдесят четыре.
Арлетта слегка нахмурилась.
Кто тебе сказал?
Джолион?.. шепотом отозвалась Элизабет. Она не была уверена, что это правильный ответ.
Гм-м Арлетта наморщила нос и продолжила подниматься по ступенькам.
А вам действительно восемьдесят четыре? решилась спросить Элизабет, когда они медленно шли по коридору верхнего этажа.
Да, коротко ответила Арлетта, остановившись, но не обернувшись. Да, мне уже восемьдесят четыре. Откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы ты думала, будто я несколько моложе, ну да ладно
С этими словами она толкнула дверь своей комнаты и придержала за ручку, пропуская Элизабет вперед.
Входи же, дорогая, произнесла она с ноткой нетерпения в голосе.
Через порог Элизабет шагнула со странным чувством. До этого момента она была уверена, что никогда, никогда не попадет в эту комнату, а если и попадет, то когда-нибудь в будущем, скажем, после того, как Арлетта умрет от старости. Но что-то вдруг произошло и вот она стоит, трепеща, на пороге таинственного нового мира.
И этот новый мир ни капли ее не разочаровал.
Комната Арлетты оказалась самой красивой из всех, в которых ей приходилось бывать.
В затейливой медной жаровне багрово светились и потрескивали угли. Резной камин в готическом стиле был снабжен боковыми скамьями, обтянутыми темно-красным бархатом. На каминной полке на бежевой салфетке, кружевная кайма которой свисала красивыми фестонами, стояли многочисленные фотографии в серебряных рамках, на которых были запечатлены молодые мужчины и женщины, какие-то военные и младенцы, а также пожилые люди со старомодными, чопорными прическами. Пол был застелен чем-то ворсистым, мягко пружинившим под ногой, на окнах висели розовые шелковые занавески с блестящей атласной каймой, с кистями внизу и складчатыми ламбрекенами наверху. Стены были оклеены обоями с изображением крупных, словно присыпанных серебристой сахарной пудрой красных роз, обвивавших шпалеры из тонкой зеленой сетки. Колпак торшера в углу был похож на старомодный кринолин из тонкого золотистого атласа, обшитый лентами и стеклярусом. То здесь, то там стояли кофейные столики, освещенные лампами с абажурами из стекла цвета персика или сливы. А еще в комнате было полным-полно вещей, описать которые можно было только словами, которых Элизабет пока не знала: шантильи, шени́ль, шанда́лы и шинц.