Здесь не может быть песен, особенно таких…
Ветер, ты мой друг,
Ветер, спрячь Луну…
Дверь скрипнула, и в дом вошла огромная вязанка дров на загорелых исцарапанных ногах. Важно и неторопливо прошествовала к печи:
Ветер, спрячь Луну,
Да за облаком…
Теперь он пел вполголоса, видимо, охраняя покой больного.
Чтобы с девицей,
Чтобы с любицей…
Певец споткнулся о собственные ноги, неумело, но со вкусом проклял все на свете, а особенно косоруких плотников во главе с каким-то дядькой Каем, которые положили пол. Неуверенно повторил:
– Чтобы с девицей,
Чтобы с любицей…
Алек не выдержал и хриплым шепотом подсказал окончание песни.
Вязанка дров подпрыгнула и с грохотом обрушилась на пол. Алек зажмурился и сдавил ладонями голову, пытаясь удержать вместе кости черепа. Звон стоял такой, словно он оказался под большим колоколом Танора в один из главных праздников. Рот наполнился горькой слюной, его чуть не стошнило.
– Подожди… – пробулькал он, сглатывая устремившийся к горлу лечебный напиток.
Парень споткнулся на пороге, осторожно оглянулся. Алек скрутил в себе боль и поманил его рукой. Певун неуверенно потоптался и подошел.
– Я знаю, тебе запрещено говорить со мной, – просипел Алек, разглядывая мальчишку. Нет, юношу. Темноволосый, чернобровый, с тонкими резкими чертами бледного лица, грубая одежда из крапивицы болтается как на пугале, но, похоже, не из слабаков, даром что худющий.
Парень явно его боялся. Он медлил, наконец кивнул:
– Запрещено.
– Я не скажу.
– Я тоже, но… – Он нервно оглянулся, и вокруг распространился полог мысленной защиты. – …Спрашивай быстрее, могут увидеть.
Кажется, он неплохой парень…
Алек попробовал улыбнуться, парень вздрогнул.
– Как тебя зовут?
– Джонатам.
– А меня?
Парень помедлил:
– Александр.
– Это ведь деревня Проклятых?
– Да, – тихо ответил Джонатам. – Но не называй ее так приних.
Алек кивнул.
– Сколько здесь живет людей?
– Пятеро. То есть с тобой шестеро, но один ушел…
– Отсюда разрешают уходить?
– Ему бесполезно запрещать. Он безумен.
Слова повисли в воздухе.
– Здесь тоже можно жить, – вдруг заторопился Джонатам. – Возделывать землю, рыбачить и охотиться в лесу, уходить ненадолго, даже немного пожить у родных… если примут…
Губы его вздрогнули, как у ребенка, который собрался плакать, Алек понял, что Джонатама родные не приняли.
– Мне лучше поторопиться. – Джонатам отвел глаза. – Ты ведь учился в Школе, умеешь скрывать мысли?
Алек кивнул.
– Я им совру, – с сумрачной уверенностью сказал парень. – Мы с тобой не говорили, хорошо?
Взгляд его остановился на зеркале.
– Давай повешу на место. – Джонатам устроил зеркало в крючках, набросил полотенце. Оглядел комнату. – И еще…
Он устроил короткую уборку, вытер лужу лечебного напитка, взялся за спинку кровати и легко сдвинул на место, не подумав попросить Алека встать. Повел рукой, сотворив школьный знак, призывающий к молчанию. Алек повторил знак, на мгновение снова почувствовав себя учеником.
– Джонатам. – Парень оглянулся от дверей. – Спасибо.
Джонатам неумело улыбнулся, и в его глазах Алек увидел тот же след раннего взросления, что и в глазах человека в зеркале.
– Выздоравливай, – сказал Джонатам и вышел, за порогом сразу пустился бегом, только и мелькнула в окне серая хламида.
Алек откинулся на подушки, закрыл глаза и стал ждать.
Макшем отворил калитку, из-под крыльца метнулась рыжая молния, гавкнула и тут же завиляла хвостом, извиняясь.
– Ты чего, подруга? Не признала? – Макс потрепал Рыжку по загривку, собака шлепнулась в траву, вывалив язык. Юноша засмеялся, почесал подставленное брюхо и послал часть себя в густую зелень сада. Девушка почувствовала, отозвалась. Макс поднырнул под колючие кусты.