Опалин стал заполнять протокол. Переписав из удостоверения Басаргина сведения о нем, он вернул писателю документ и стал задавать вопросы по существу. Когда Максим Александрович последний раз видел Колоскова? Не казался ли он встревоженным? Были ли у зама враги?
Ну, видел его, бормотал Басаргин, морща лоб, в середине августа, перед тем, как он должен был уехать в отпуск Где? Да здесь же в смысле, в этом здании. Враги? Ну мы не были с ним коротко знакомы, чтобы я знал такие, гм, интимные подробности
Все происходящее начало его забавлять: серьезность агента МУУРа, который расследует таинственное исчезновение человека, удравшего к любовнице, казалась нелепой, вопросы лобовыми и глуповатыми. «Ему бы подучиться где-нибудь, подумал Басаргин, заметив, что Опалин пишет с орфографическими ошибками, лицо-то у него неглупое А вот шрам нехороший. Кто-то пытался ему голову проломить интересно, кто это был?»
Меж тем Степушка Глебов суетился, бегая из кабинета в кабинет, и рысцой преодолевал извилистые и длиннейшие, как путь к духовному очищению, коридоры трудового дворца. Хотя Опалин недвусмысленно послал Степу за старшей машинисткой, инстинкт подсказал Глебову, что прежде всего о визите незваного гостя надо поставить в известность редактора.
Он метнулся к Оксюковичу, но узнал: тот только что уехал по делам в казенном автомобиле. Тогда Степа побежал искать заведующего и настиг его в одной из курилок.
Поликарп Игнатьевич, там агент МУУРа выпалил запыхавшийся Глебов. Про Колоскова вопросы задает
Поликарп раздавил окурок папиросы и пожелтел лицом.
Это Ксения, идиотка, везде бегала и требовала, чтобы ей вернули мужа, проворчал он. Ксения Александровна была супругой без вести пропавшего зама. Как зовут-то?
Кого? спросил Глебов, всем лицом, интонацией, наклоном фигуры и даже трубкой выражая готовность услужить.
Да агента этого.
Фамилия незваного гостя меж тем вылетела у Степы из головы.
Павлов, что ли, неуверенно сказал он, поразмыслив. Молодой совсем. Я ему сразу выложил, что Колоскова в Харькове с бабой видели. Он очень заинтересовался
Разве в Харькове? хмуро спросил Поликарп Игнатьевич. Я слышал, в Ялте
Да он бы в Ялту не поехал, там после землетрясения до сих пор дома рушатся, жизнерадостно встрял Степа.
Грандиозное землетрясение[3] предыдущего года до сих пор аукалось Крыму, и хотя «Красный рабочий» время от времени публиковал бодрые заметки о том, что все санатории уже восстановлены и опасности для жизни нет никакой, ехали туда отдыхать в 1928-м лишь самые отчаянные люди. Насколько Поликарп знал Колоскова, к таковым зам не относился.
Черт знает что такое, проворчал заведующий. Где сейчас этот Павлов?
У Должанского. Потребовал, чтобы я привел Марью Дмитриевну. Это от нее я услышал насчет Алексея Константиновича
Ну раз Марья Дмитриевна сказала каким-то неопределенным тоном протянул Поликарп Игнатьевич.
Глебов постоял на месте, ожидая дальнейших распоряжений, но их не последовало. В курилку вошли посторонние, и Степа удалился, а заведующий отправился на поиски Матюшина.
Вася, с места в карьер начал заведующий, поймав репортера в коридоре, я прямо удивляюсь, ей-богу. С угрозыском постоянно на связи, а нас предупредить не мог?
О чем предупредить? изумился тот.
О том, что они агента к нам пришлют, насчет Колоскова.
Матюшин насупился. Он был мелок, рыжеват и невзрачен, страдал от язвы желудка и больше всего боялся, что она перейдет в рак, как у одного из его родственников. Положение Матюшина в редакции было незавидное, несмотря на то что рубрика «Происшествия» оставалась неприкосновенной и публиковалась в каждом номере. Он не любил материал, с которым приходилось иметь дело, и, хотя рисовался этаким циником, не мог избавиться от подспудного чувства неловкости, описывая приметы найденных трупов, разложившихся утопленников и рассказывая о задавленных трамваем детях. Больше всего он хотел попасть в рубрику о театре и кино, но там распоряжался вальяжный Гомберг, к которому редакционные барышни бегали за контрамарками и билетами на лучшие фильмы. Матюшин завидовал Гомбергу: еще бы, ведь тот вращался среди драматургов и киношников и всякий раз приносил в трудовой дворец свежие сплетни из этого манящего и далекого мира. Самого Матюшина в редакции с легкой руки Басаргина величали «убитый насмерть», из-за чего он сильно невзлюбил Максима Александровича. Ну подумаешь, допустил человек ошибку, так обязательно надо к нему цепляться. (Того, что такие ошибки он допускал постоянно, репортер, разумеется, упорно не замечал.)
Ну она в угрозыск бегала промямлил Матюшин, почесав щеку.
Кто?
Да Колоскова. Наверное, они и прислали человека, чтобы отвязаться от нее.
А ты позвони им и спроси, тихо, но веско молвил заведующий. Смешно! Из газет мы теснее всего с ними сотрудничаем, а они даже не предупредили
Дав задание Матюшину, он пошел искать журналиста Беспалова, который нашелся в кабинете машинисток. Беспалов писал для рубрики «Из зала суда» и давал отчеты обо всех мало-мальски значимых уголовных процессах, которые происходили в Москве. Расхаживая по кабинету, репортер диктовал Леле текст для очередного номера, который сочинял на ходу. Из его кармана торчал засаленный блокнот, в котором он обычно делал заметки во время заседаний, но Беспалов в него даже не заглядывал, так как все обстоятельства и фамилии помнил наизусть.