Пусть она кажется необычной, но Дориан все равно не может считать юную англичанку подручной Сатаны.
Ему не стоило вести себя так импульсивно. Если бы он остался с мужчинами, поговорил бы с ними разумно…
Вместо этого он сбежал… от искушения. А они подумают, что от девушки: значит, он настоящий сумасшедший. Абонвиль, возможно, заставит его показаться врачам и объявит умственно неполноценным.
— Черт возьми, — пробормотал он.
— Не хочу выглядеть навязчивой, — заметила Гвендолин, — и все-таки я ничего не понимаю. Что такого они могли сказать обо мне, если вы предпочли сбежать?
Я долго ломала голову, но кроме Берти…
— Не знаю, что с ним делать! — взорвался Дориан. — Проклятый идиот решил остаться со мной… до трагического конца… и я могу избавиться от него только силой.
«Тогда они обязательно посадят меня под замок», — закончил он про себя.
— Я заставлю его уехать, — пообещала Гвендолин. — Я одна из немногих, кто может общаться с Берти. Это все?
— Все? — эхом отозвался Дориан. — Нет, не все!
Я хочу, чтобы вы тоже уехали. Мне не нужен Берти, который заливается слезами всякий раз, когда слышит намек на мою болезнь. Мне не нужен Абонвиль, который говорит мне, что я обязан делать. Я вдоволь наслушался подобных советов от деда. И тем более мне не нужна жена, черт побери этого герцога!
Внутренний голос кричал Дориану, что именно жена нужна ему больше всего на свете, и он с трудом прогнал эротические образы.
Гвендолин нахмурилась:
— Странно. Никогда бы не подумала, что Абонвиль может чего-то не понять. Его английский безупречен. Или вы передумали жениться? Мне бы хотелось услышать ваши объяснения, милорд. Трудно о чем-то судить, если блуждаешь в потемках.
— Я не передумал, — сказал Дориан, борясь с абсурдным желанием разгладить морщинки у нее на лбу. — Смутно припоминаю визит Абонвиля и вашей бабушки… и его объяснения, что мы с ним кузены, хотя очень дальние. Больше ничего не помню. Удивительно, что я понял хоть это, ведь перед самым его приездом я выпил галлон лауданума.
— О, теперь понимаю. — Лицо Гвендолин прояснилось. — Некоторые люди под действием опиума становятся очень послушными. Должно быть, вы соглашались с ними, не понимая, о чем они толкуют.
Вдалеке прогремел гром. В небе висели тяжелые свинцовые облака, но девушка, казалось, их не замечала. Она внимательно смотрела на него, и ее зеленые глаза будили опасное томление в груди Дориана.
— Я попытался объяснить ему, но он не захотел слушать.
— Неудивительно, — отозвалась Гвендолин. — Наверняка он думает, что в прошлый раз граф Ронсли находился в состоянии умственного просветления, так как соглашался с ним. Сегодня же граф Ронсли стал возражать, и он приписал это временному помешательству.
— Подобная мысль приходила и мне, — пробормотал Дориан.
— Многие люди реагируют таким образом на иррациональное поведение, — сказала она. — Вместо того чтобы прислушаться к вашим словам, герцог вновь и вновь повторял свои аргументы, как будто втолковывал таблицу умножения глупому ребенку. Даже светила медицины, а уж им ли не знать, верят, что это единственный способ общения с человеком, находящимся в стадии возбуждения. — Гвендолин потерла острый носик. — Это ужасно раздражает. Поэтому вы потеряли терпение и сбежали.
— Все равно я допустил ошибку, — признался Дориан. — Надо было остаться и поговорить с ним.
— Пустая трата времени. Объяснение должно исходить от человека, в умственных способностях которого не сомневаются. Я сама поговорю с Абонвилем, меня он послушает. — Девушка замолчала и опять взглянула на небо. — Буря надвигается не слишком быстро. Наконец провидение выказало хоть немного здравого смысла.