Командир желает тебя видеть, сообщил строго.
Идем! кивнул я. Кстати, Аким Потапович. Лошадиную печень сварите отдельно и дайте раненым, в том числе командиру помогает при потере крови.
Будет, пообещал фельдфебель, и мы пошли.
Спешнева я увидел все в той же повозке. Он сидел, опираясь спиной на борт и подложив под нее шинель. Выглядел неплохо. Умылся, отряхнул пыль с мундира (не сам, конечно, помогли), и сейчас смотрел на нас глазами, в которых более не читалось страдания. Похоже, лечение помогло.
Вот, ваше благородие! доложил фельдфебель, поднеся ладонь к киверу. Доставил по вашему приказанию.
Свободен! кивнул капитан.
Синицын вновь козырнул, повернулся через плечо и удалился.
Подойдите ближе, Платон Сергеевич! сказал капитан и продолжил, после того, как я подчинился. Синицын доложил мне, что вы в одиночку справились с тремя гусарами, двоих из которых застрелили, а одного закололи штыком. Если б это сказал кто-то другой, не поверил бы, но фельдфебель врать не будет не один год его знаю. Как вам удалось?
Со страху.
Он изумленно уставился на меня.
Испугался, когда гусары погнались за мной. Вспомнил, что они сделали со мной на дороге. Бежал так, что дух захватило. На поляне схватил первое же попавшееся ружье, которое на счастье оказалось заряженным. Дальше вы знаете.
Ох, Платон Сергеевич! покачал он головой. Темните. Чтобы так стрелять и орудовать штыком, не один год практики нужен. Так в какой армии вы служили?
Французской.
Что? лицо его вытянулось.
Не по своей воле. Насильно забрили.
Как такое может быть? удивился он. Вы же подданный России. Или нет?
Подданный. Только французам на это плевать. Мы жили в Кельне. В 1794 году его захватили французы. Все земли до Рейна они объявили своими, проживающих там людей гражданами республики. Мои родители решили, что нас это не касается мы подданные русского императора. Французы посчитали иначе. Наполеон набирал новые дивизии, помимо солдат требовались врачи и фельдшеры. В один несчастливый день за мной пришли и объявили: «Ты нужен императору!» Возражений слушать не стали. Так я оказался в корпусе маршала Виктора. Воевал в Испании и Португалии, участвовал в битвах при Талавере и Бусаку. В 1811 году удалось дезертировать меня назначили сопровождать раненых во Францию. Там я снял мундир, переоделся в статское и отправился в Россию. Деньги имелись скопил жалованье, бумаги о российском подданстве сохранились. Добирался долго, но успел: Наполеон еще не начал собирать армию для похода в Россию, иначе меня бы непременно задержали. В России поселился в Могилеве, но прожил всего нечего: французы начали вторжение. Теперь вы понимаете, почему я бежал от них?
Во, вру! Аж самому нравится. Спешневу тоже. По лицу видно, что легенду проглотил.
Если служил фельдшером, сказал он мгновением спустя, то с чего так ловко обращаетесь с оружием?
Слыхали про испанских герильяс[17]?
Читал в газетах.
Страшные люди. Им плевать, что ты фельдшер. На тебе французский мундир, значит, враг. Пленных они не брали. Поймают подвесят за ноги, отрежут мужские причиндалы, выпустят кишки и оставят умирать. Поэтому отбивались от них как могли, в том числе и медики. Пришлось и мне пострелять. Жить захочешь не тому научишься.
Кто ваши родители? внезапно спросил Спешнев.
Князь Друцкий-Любецкий Сергей Васильевич, из боковой ветви знаменитого литовского рода. Мать могилевская мещанка, Мария Тимофеевна Бабицкая. В браке они не состояли у отца имелась законная жена. Эта связь вызвала скандал, батюшка вынужден был уехать за границу. Там у них родился я. Батюшка меня очень любил, признал сыном, но дворянское достоинство и титул передать не мог. Поэтому я Руцкий. По настоянию матушки меня обучили ремеслу фельдшера я имел к этому склонность. Пригодилось. После смерти родителей остался без средств к существованию, и хотел вернуться в Россию нужные документы отец мне выправил. Но за мной пришли Был бы жив отец, такого б не случилось: он имел вес в тамошнем обществе.
Понятно, кивнул Спешнев. Хорошо, что все разъяснилось. А то я не мог понять, что за странный типус? Речь странная, держится, как чужак. Шпион? Не похоже. Шпионов не бьют саблей по голове и не бросают нагишом умирать у дороги. Простите за допрос, но сами понимаете: время военное, а тут подозрительный человек. Чем думаете заняться, как выйдем к нашим?
Сначала нужно выйти.
Но все же, не отстал он. Поступите в армию фельдшером?
У меня нет свидетельства об обучении, как, впрочем, и других бумаг все забрали французы. Как докажу, что я фельдшер[18].
Ваша правда, согласился капитан. Не подумал.
Дозвольте остаться при роте. Вне штата.
Я замер, ожидая его решения.
Пусть будет так! кивнул Спешнев. Свою полезность, как фельдшер, вы доказали. Я чувствую себя лучше, помогло ваше лечение. А теперь узнал, что стреляете изрядно и вообще храбрец. В одиночку убить трех кавалеристов! За такое крест дают. Оставайтесь, Платон Сергеевич, буду рад.
Благодарю! поклонился я.
Отдыхайте.
Я повернулся и отправился к кострам. Далеко, впрочем, не ушел. Меня перехватил Синицын.