Наложив мазь на полоску ткани, я налепил ее на зашитую рану, предварительно попросив Пахома подержать зеркало. Надеюсь, будет держаться. Бинты просить бесполезно нет их здесь, иначе не мотали бы рубашку на голову.
Лагерь просыпался, и наша возня привлекла внимание. Несколько солдат подошли ближе и, сгрудившись, с любопытством наблюдали за процессом. Внезапно они раздались в стороны, пропустив вперед широкоплечего, жилистого мужчину в кивере. Его обветренное, загорелое лицо украшали пышные полубакенбарды, а вот усов не было совсем, как, впрочем, и у солдат. Не положено их пехоте, только кавалеристам.
Что тут? спросил жилистый, хмуро глянув на Пахома.
Барин себя лечит, господин фельдфебель! торопливо доложил возчик. Рану на голове зашил, потом мазь сделал и сверху налепил, он ткнул пальцем в полоску на моей голове.
Разумеешь в лекарском деле? посмотрел на меня фельдфебель.
Фершал он! сообщил Пахом.
Я подтвердил его слова кивком.
Раненых глянешь? спросил фельдфебель.
Показывайте! согласился я.
Я подтвердил его слова кивком.
Раненых глянешь? спросил фельдфебель.
Показывайте! согласился я.
Меня отвели в дальний конец поляны, где расстеленных шинелях лежали три солдата. Я удивился такому малому числу, но потом вспомнил. В этой войне русская армия, отступая, будет оставлять раненых, поручая их местным жителям или «человеколюбию неприятеля», как писал классик[4]. Человеколюбием французы не страдали, хотя раненых не трогали. Как, впрочем, не слишком лечили и кормили. Самим жрать было нечего, да и лекарств не хватало. Повезло тем, кого взяли к себе и смогли выходить местные жители, остальные просто умерли и таких было подавляющее большинство. Хотя это будет позже, пока русские армии отступают организованно и раненых не бросают. Значит, остальные погибли.
Осмотр троицы егерей подтвердил предположение: раны оказались не тяжелыми. Две штыковых в плечо и в бок, последняя не проникающая. У третьего егеря пуля разорвала широкую мышцу на спине, не повредив кости. Я вытребовал у каптенармуса еще водки, промыл и зашил раны. Затем смазал швы остатками мази и налепил поверх тряпицы. Егеря выдержали мои манипуляции стоически ни стона, ни мата.
Благодарствуйте, барин! сказал один, и другие нестройно присоединились.
Идем! сказал фельдфебель, когда я закончил.
Меня отвели к повозке. Внутри на сене лежал офицер. Это было видно по эполетам и нагрудному знаку. Эполеты без бахромы, позолоченный знак несет серебряного двуглавого орла. Если не ошибаюсь, капитан[5], наверное, командир роты. Левое бедро замотано тряпками прямо поверх панталон, на них засохшее пятно крови. Выглядел офицер неважно: бледное лицо в капельках пота, обметанные губы. Нас встретил взглядом, в котором читалась боль.
Вот, ваше благородие, доложил фельдфебель, фельдшер сыскался. Себе голову зашил, Курихина, Савушкина и Петрова лечил. Разбирается вроде.
Точно фельдшер? спросил недоверчиво капитан.
Ну, да, видок у меня еще тот. Голова залеплена, кровь на рукаве Вернее, на груди обляпался, когда раны шил.
Да, сказал я.
Звать как?
Платоном. Платон Сергеевич Руцкий.
Дворянин?
В глазах его полыхнуло удивление.
«Да!» едва не сказал я, но вовремя спохватился. Дворяне здесь все посчитаны и внесены в списки, что не удивительно привилегированное сословие. Узнают, что соврал, гарантированный билет в Сибирь. Если, конечно, не убьют раньше
Мещанин города Могилева.
Sur la route comme il s'est avéré[6]? внезапно спросил капитан по-французски.
Fuir les Français[7], - ответил я на том же языке.
Pourquoi[8]?
Je suis russe[9].
Для мещанина Могилева ты слишком хорошо говоришь на французском, скривился офицер.
Долго жил за границей. Во Франции и я едва не сказал «в Германии». Нет здесь такой страны. Есть Пруссия, а также мозаика из немецких княжеств, герцогств, владений епископов, которые Наполеон в большинстве своем ликвидировал, создав основу для будущего объединенного государства. Поэтому промолчим. Кельне. Недавно вернулся в Россию. А тут война
Ладно, сказал капитан. Позже поговорим. Пулю из ноги достать сможешь?
Инструмент нужен.
Где я его тебе возьму? У нас ни бинтов, ни корпии[10]. Вообще ничего.
Я задумался. Рана у капитана, похоже, слепая. Извлечь пулю можно зондом, но вот взять его негде. Разве что
Гвоздь найдется? спросил у фельдфебеля. Вот такой, показал пальцами.
Зыков? обернулся тот к каптенармусу, маячившему за нашими спинами.
Сей момент! выпалил тот и убежал. Обратно вернулся с длинным, кованым гвоздем. Я взял его и рассмотрел. Тяжелый. Где-то «стопятидесятка» по-нашему. Четырехгранное тело, квадратная шляпка не маленькая. Подойдет.
Нужно обрубить шляпку с трех сторон, показал я фельдфебелю. Края загладить оселком, как и сам гвоздь, чтобы тот стал гладким и блестел. Здесь не тереть, я ткнул пальцем во внутреннюю часть шляпки. Сделаете?
Фельдфебель кивнул.
Еще понадобится хлебное вино, чистые тряпки и вода. Ее нужно вскипятить и остудить. Люди в помощь.
Сделаем, господин!
Фельдфебель с каптенармусом ушли.
Беретесь, Платон Сергеевич? спросил меня офицер.