Задолго до восхода кристальная громадина ловила первые розовые лучи и отражала их вниз, пробуждая жителей Халциона, а днем вбирала весь свет, превращаясь в маленькое городское солнце. Даже в пасмурную погоду, когда небо затягивалось синими тучами, словно покрывалом, Храм отделял потоки красного и желтого света от всех прочих и рассеивал их над городом, позволяя прозвучать только одному раскату грома из двадцати, только одной молнии из двадцати промелькнуть над столицей.
А вот на закате, в преддверии приближающейся ночи, кристаллический фундамент начинал испускать потоки совсем других энергий. Тогда присутствие чего-то потустороннего, почти враждебного, словно обретало спою незримую плоть. Искрящееся золото оборачивалось холодным серебром. Ярко-красные языки пламени гасли в ледяном безмолвии.
Уже дважды Ребекка пыталась задержаться в храме, и каждый раз ей становилось не по себе. Лунное сияние отражалось от прозрачных камней, потоки холодного света дрожали, воплощаясь в зыбкие фигуры призраков.
Священное место превращалось в ледяную пещеру.
Ребекка оглядывала свое детище, стараясь стойко перенести испытание. И понимала, что не сможет.
«Что это? Ошибка замысла или воплощения? Оракул видит только то, что он видит».
Архитектура Восхождения, созданная и теоретически обоснованная Ребеккой, не предполагала приятного прощания с Храмом. Покинуть любое из ее строений означало вступить на путь регрессии, возвратиться с уровня возвышенного, величественного в светское, бренное, мирское. Все, что человек приобретал, войдя в Храм, он терял, покидая его.
Последнее ее творение оказалось наихудшим. Уходя из святилища, человек ощущал, как темнота и холод вновь проникают в его просветленную душу.
— Чем заманчивее обещание, тем больше риск, — напомнила сама себе Ребекка. — Если я не могу вынести темной сути собственного создания, как я могу требовать этого от сограждан?
Женщина печально вздохнула и вдруг почувствовала чье-то присутствие прямо за своей спиной. Страх скользнул под сердце. Резко обернувшись, она увидела, как из сгустившегося зловещего сумрака выступила высокая фигура.
— Ах, вот вы где. — В знакомом голосе слышались нотки обвинения.
— Явгмот, — выдохнула Ребекка. — Что вы здесь делаете? Бродите вокруг? Вы меня напугали.
— Разве вы не слышали, как я звал вас, пока поднимался по куполу и шпилю? — Мужчина шагнул вперед и стиснул руки Ребекки в холодных ладонях.
— Нет, не слышала, — архитектор отстранилась, — и это часть задуманного. Храм не пропускает шума нижнего мира. Здесь надо быть свободным от всего мирского, всего бренного...
— Достаточно, — остановил ее Явгмот. — Вам следовало бы больше времени проводить с людьми и меньше с холодными, бездушными камнями. Вы любите свои идеи, свои разработки, но вы забываете, для кого вы все это придумываете.
— Простите, я слишком увлечена своей работой. — Ребекка потупилась, разглядывая свои пальцы. — Вы правы, я заточила себя в работе, как в гробнице. Но сегодня другое. Сегодня я как раз думала о своем на роде, о чуде, о человечности и долгих годах, которые ждут нас впереди...
— Я пришел за вами. Есть новости. Важные новости.
— Гласиан?!
— Он чувствует себя замечательно, — успокоил Явгмот. — Во всяком случае, в настоящее время. Но новости касаются именно его. Впрочем, как и всех нас.
— Что-то случилось? — быстро спросила Ребекка.
— Я все расскажу вам, — целитель снова взял ее за руку-на сей раз его пальцы были теплыми, — внизу, в лазарете. Вам, Гласиану и Джиксу. Пойдемте, нас ждет летающее кресло. Можно было бы подняться на нем прямо сюда, но...
— Я не хочу, чтобы кто-либо добирался сюда в кресле, — оборвала его Ребекка. — Это разрушает символический мир, созданный мной.