Да нет. Иногда можно. Равич вытер руки и закурил. Медсестра с демонстративным неодобрением тут же распахнула форточку.
Браво, Эжени! похвалил Вебер. Все строго по инструкции.
У меня есть обязанности в жизни. К тому же я вовсе не желаю взлететь на воздух.
Вот и прекрасно, Эжени. Это успокаивает.
А вот некоторые вообще без обязанностей живут. И не желают жить иначе.
Это в ваш огород, Равич, хохотнул Вебер. Полагаю, лучше нам исчезнуть. Эжени с утра обычно не в духе. Да и нечего нам тут больше делать.
Равич окинул взглядом операционную. Глянул на медсестру, верную своим обязанностям. Та встретила его взгляд с исступленным бесстрашием. Никелированная оправа очков придавала ее пустому лицу холодную неприступность. А ведь она тоже человек, как и он, но любая деревяшка и та ему ближе.
Простите меня, проговорил он. Вы совершенно правы.
На белом столе лежало то, что еще пару часов назад было надеждой, дыханием, болью, трепетным биением жизни. Теперь же это был всего лишь никчемный труп а бездушный человек-автомат в лице медсестры Эжени, страшно гордой тем, что она никогда не совершала ошибок, уже накрыл этот труп простыней и вывозил на каталке. Такие дольше всех живут, подумал Равич, жизнь просто не замечает эти деревянные души, вот и смерть их не берет.
До свидания, Эжени, сказал Вебер. Желаю вам хорошенько отоспаться.
До свидания, доктор Вебер. Спасибо, господин доктор.
До свидания, попрощался Равич. И простите мне мою ругань.
Всего хорошего, ледяным тоном отозвалась Эжени.
Вебер ухмыльнулся:
Железный характер!
На улице их встретило хмурое утро. По мостовым грохотали мусорные машины. Вебер поднял воротник.
Ну и погодка! Вас подвезти, Равич?
Нет, спасибо. Хочу прогуляться.
В такую погоду? Я правда могу вас подвезти. Нам же почти по дороге.
Равич покачал головой.
Спасибо, Вебер.
Вебер все еще вопросительно смотрел на него.
Даже чудно, что вы все еще так переживаете, когда пациент умирает у вас под ножом. Вы ведь уже пятнадцать лет оперируете, должны бы привыкнуть.
А я и привык. И не переживаю.
Вебер стоял перед ним, дородный, довольный. Его широкая, округлая физиономия светилась румянцем, как нормандское яблоко. В черных, аккуратно подстриженных усиках сияли капельки дождя. Рядом, приткнувшись к тротуару, стоял «бьюик» и тоже сиял. В этом авто Вебер сейчас чинно покатит восвояси, в свой розовый, как игрушка, загородный домик, где его ждут чистенькая жена, тоже сияющая, двое чистеньких, разумеется, сияющих детишек и вообще чистенькая, сияющая жизнь. Такому разве что-нибудь объяснишь, разве расскажешь о том неимоверном напряжении, когда, затаив дыхание, делаешь скальпелем первый разрез, когда в ответ на это усилие из-под лезвия струится первая алая струйка крови, когда тело, послушное движениям крючка и хватке зажимов, раскрывается перед тобой, словно многослойный занавес, высвобождая органы, что никогда еще не видели света, когда сам ты, словно охотник в джунглях, идешь по следу сквозь чащобы поврежденных тканей, сквозь узлы и сращения, все глубже продвигаясь к опухоли, и вдруг, внезапно, оказываешься один на один, с глазу на глаз с великим хищником по имени смерть, и начинается поединок, в котором все твое оружие только твои инструменты и невероятная твердость руки, как растолкуешь ему, каково это, что это значит, когда в ослепительную белизну твоей беспредельной сосредоточенности холодом в крови вдруг вторгается черная тень этой вселенской издевки, способной затупить скальпель, сломать иглу, залить свинцом руку, и когда все то незримо трепетное, загадочное, пульсирующее, что звалось жизнью, вдруг утекает из-под твоих бессильных рук, распадается, меркнет, затянутое буруном призрачного, черного, мертвецкого водоворота, до которого тебе не добраться, с которым тебе не совладать; когда лицо человека, у которого только что было дыхание, имя, собственное «я», у тебя на глазах превращается в анонимную застывшую маску и этот твой яростный, мятежный, но все равно бессмысленный гнев, ну как, как все это объяснишь и что тут вообще объяснять?
Равич закурил следующую сигарету.
Двадцать один год ей был, только и сказал он.
Вебер носовым платком отирал капельки с усов.
Вы отлично работали. Я бы так не смог. А если не удалось исправить то, что какой-то мясник наворочал, так вашей вины тут нет. Тут по-другому и не рассудишь, иначе куда бы это нас завело
Действительно, отозвался Равич. Куда бы это нас завело?
Вебер сунул платок обратно в карман.
К тому же после всего, что вам довелось испытать, у вас, думаю, чертовская закалка.
Равич глянул на него со скрытой усмешкой.
Закалки в таком деле не бывает. Разве что привычка.
Так и я о том же.
В том-то и беда, что не ко всему можно привыкнуть. Тут непросто разобраться. Давайте считать, что это все из-за кофе. Может, это и вправду кофе меня так взбудоражил. А мы думаем, что это от расстройства.
А что, кофе и вправду был хорош, верно?
Очень хорош.
Хороший кофе мой конек. Я как чувствовал, что вам кофе понадобится, поэтому сам и сварил. Ведь не сравнить с бурдой, которую варит Эжени?
Никакого сравнения. По части кофе вы и впрямь мастак.