Простите, сударь, но добрый священник учил меня в детстве не смотреть на себя словно на волшебный дар человечеству, а, напротив, с покорностью и смирением помнить о бренности моего слабого тела и одновременно взирать с упованием на высший источник той мудрости и того совершенства, которых я лишена.
— Вот как? Значит, вы у нас ученый школяр? — сдавленно хохотнул Иван, но шутка не получилась, потому что в голосе прозвучала скорее уж плохо скрываемая злоба, чем юмор. Этот человек решил посвятить себя перевоспитанию сбившихся с истинного пути, но терпеть не мог тех, кто, верно, оценивал границы его возможностей и подвергал сомнению значение его персоны или идей. — Подумать только, что за мудрость даровал Господь столь красивой девице! Куда уж старым книжникам, которые остались верны своим толстым древним фолиантам!
Зинаида почувствовала, что Иван подтрунивает над ее логикой, которую сам он почитал бесполезной. Видимо, у него было свое особое мировоззрение, и едва ли кто-нибудь отважился бы разубедить его. Но Зинаида решила не упускать такой случай:
— Иногда в рассуждения человека вкрадывается маленькая ошибка и пускает глубокие корни, тогда как он продолжает лелеять эти всходы. Даже если такой человек прочтет сотню философов, ему не удастся стать мудрее.
Тонкие губы Ивана скривились. Воспринимая ее слова как личные нападки, он раздражался все сильнее.
— И вы, разумеется, знаете такого человека? Зинаида нарочито уставилась в окошко, прекрасно понимая, о чем он теперь думает. Принимая во внимание гневливость этого святоши, она сочла за благо промолчать и терпеть его общество, не произнося далее ни слова. Споря с этим типом, она лишь понапрасну теряла время.
Четверка лошадей промчалась мимо густого елового бора, стоявшего у самой дороги, и тяжелые ветви закачались от пронесшегося вихря, словно помахали вслед экипажу. Потные, взмыленные лошади тянули изо всех сил, увлекая тяжелый экипаж все дальше по пыльной дороге, и хотя несчастные животные были на пределе от невыносимой жары и нестихающей скачки, кнут возницы не давал им ни малейшей надежды на передышку. Он хлестал и хлестал неумолимо, принуждая животных отдавать все силы, чтобы засветло добраться до следующего яма.
Охрана доблестно держалась вровень с экипажем, хотя даже эти загорелые богатыри с покрытыми грязью лицами и в запыленной одежде начинали выказывать первые признаки смертельной усталости. Каждый из них мечтал поскорее добраться до ближайшей деревни, чтобы немного передохнуть. Эта казавшаяся бесконечной дорога, эти ужасающие условия, бесчисленные часы, проведенные в седле, — все вместе соединялось в адские муки, истощавшие дух и жизненные силы. Страшно было подумать, что впереди еще целый день этой изнурительной бешеной скачки, прежде чем появится Москва.
Дорога сделала крутой поворот, экипаж опасно накренился, и Зинаиде пришлось прижаться спиной к пухлым подушкам, чтобы ее не бросило на колени служанки. Тяжелые ветви сильно хлестнули по крыше и стенкам экипажа, напугав пассажиров, но в следующее мгновение внутрь экипажа ворвался более страшный звук. Резкие хлопки выстрелов заглушили громкий треск падающих сверху ветвей и топот лошадиных копыт, заставив всех троих пассажиров испуганно вскрикнуть и вскочить со своих мест, насколько позволял низкий потолок.
— Засада! — в смятении воскликнул Иван.
Зинаида похолодела от ужаса. Оглушительные залпы эхом отозвались в лесу. Мало-помалу пальба начала стихать, но вдруг с задка экипажа донесся новый выстрел, и немедленно в отдалении прозвучал ему в ответ другой, вслед за которым сразу же раздался крик лакея. Возница дернул вожжи, резко остановив коней. В следующий миг дверца экипажа распахнулась, и его пассажиры с изумлением увидели перед собой ствол огромного кремневого пистолета.