Особенно хороши были у нее глаза, опушенные густыми ресницами и то и дело меняющие цвет с голубого на зеленоватый и наоборот. Сейчас они смотрели жестко.
Дженни покопалась в сумочке для шитья и достала небольшие ножницы.
— Ты умеешь ими пользоваться?
— Конечно, я умею пользоваться ножницами! — высокомерно ответила Грасиела, глядя на свою спутницу с аристократическим пренебрежением.
— Откуда мне знать, что умеет и чего не умеет шестилетний ребятенок? — огрызнулась Дженни, сунула ножницы в руку Грасиеле, потом кое-как расправила спутанные пряди своих потускневших от грязи рыжих волос.
— Отрежь их. Грасиела попятилась.
— Вши, — пожав плечами, пояснила Дженни, обрадованная выражением страха на детском лице. — Имей в виду, что нам с тобой придется показаться на людях. Остриги их коротко, но не слишком, чтобы это не выглядело нелепо, когда я надену шляпу.
— Вши! Какая гадость! Я не хочу до них дотрагиваться!
— Или мы избавимся от них прямо сейчас, или через день-другой они заведутся и у тебя.
Рука Грасиелы взлетела к каштановым кудряшкам, выбивающимся из-под ее маленькой шляпки с перьями.
— Нет!
Дженни молча указала Грасиеле на свою голову, размышляя при этом, разумно ли подпускать так близко к себе с острыми ножницами того, кто тебя ненавидит, пусть даже ребенка.
Грасиела приблизилась к ней с таким отвращением, словно Дженни была прокаженной. Заставила себя приподнять грязную прядь, взявшись за нее большим и указательным пальцами.
— Фу!
— Режь, чтоб им пропасть!
Среди вещей было и зеркальце, но совсем крошечное — больше дюйма поверхности в него не разглядишь. Иначе Дженни сделала бы все сама.
Минутой позже слипшиеся пряди начали падать вокруг нее на землю. Дженни старалась не смотреть на них. Она только и гордилась, что своими волосами. Они у нее красивые. Вернее, были бы красивыми, если бы она как следует ухаживала за ними. Дженни сидела с каменным лицом и смотрела прямо перед собой, пока Грасиела щелкала ножницами и топталась вокруг нее, стараясь уклониться от падающих прядей.
— Вот и все, — сказала девочка, возвращая Дженни ножницы и глядя на ее голову с мстительной усмешкой.
Стиснув губы, Дженни взяла в руки зеркальце и подняла повыше. Грасиела обкорнала ей волосы примерно до уровня ушных мочек, а кое-где и еще короче; там и сям торчали клочки, словно щетина на щетке. Большинство женщин заплакало бы при виде такой картины. Дженни только вздохнула и долгую минуту молча смотрела куда-то в пространство.
Встала, сняла блузку и юбку, бросила их под дерево. У нее не было времени натягивать чулки, и теперь ботинки прилипли к ногам, она не без труда стянула их. Грасиела расстелила в тени скатерть, уселась с необыкновенным достоинством, потом развернула тортильи с холодным мясом. Первым долгом, разумеется, положила на колени салфетку. Сидела и наблюдала за тем, как Дженни раздевается.
— Ты могла бы меня поблагодарить.
Дженни только зыркнула на нее, но ничего не ответила. Еще чего! Благодарить эту ехидную букашку за то, что она навыстригала проплешин у нее на голове! Дженни не сомневалась ни минуты, что девчонка радуется учиненному безобразию.
Деликатно откусывая по маленькому кусочку от тортильи, Грасиела внимательно наблюдала за тем, как Дженни ступила в воду ручья и начала намыливаться.
— Я раньше не видела взрослых людей голыми, — сказала она, не сводя с Дженни глаз.
— Вот и погляди, — отрезала Дженни.
Она не помнила, чтобы чувствовала себя когда-либо до такой степени неловко. Если кто-то и видел ее голой с тех пор, как она перестала быть ребенком, она сама об этом не ведала. Она притворялась, что не обращает на Грасиелу внимания, но лицо ее так и горело от стыда.