А если нет?
Никто ему не поможет, она смотрела в окно.
И Лизавета глянула.
Небо было алым? Аккурат как шелковый платок, который папенька матушке подарил. И молнии расползались, что шитье золотое. Надо же, ни тучки, а туда же, молнии.
И все-таки сказать надо, Таровицкая перебросила косу за спину. И целителя, раз уж такое дело
Бабушку
Хорошо.
Они вышли, а Лизавета она просто желала убедиться, что князь дышит. Села рядышком, взяла за руку. Холодная какая. И тяжелая. Да и князь не легонький, всего-то пару шагов надобно было сделать, а едва сумели. Пока еще на кровать положили.
По ладони линии расползаются.
И Лизавета их гладит.
Как тетушка там учила? Линия жизни вот она, тонкой ниточкой протянулась ажно на запястье, значит, жизнь князю суждена долгая. И впору порадоваться, только как-то все одно страшно. А вот холм Венеры, ромейской богини, которая за любовь отвечает. И еще одна линия под ним, сердечная, ишь, толстая какая, глубокая. Тетушка всенепременно увидала бы в том знак особый, а вот Лизавета только и способна на руку пялиться.
Дышит.
Ровно так дышит, спокойно и неприлично разглядывать спящих мужчин, однако Лизавета не способна взгляда отвести. Вот морщинки на лбу. И родимое пятнышко под левым глазом, смешное, будто мушку князь наклеил по старой моде. Пятнышко тянет потрогать, но это уж и вовсе
Он оправится, Одовецкая положила ладони на виски. Главное, чтобы теперь лежал хотя бы сутки, пока ткани не стабилизируются. Иначе кровоизлияние и
И он умрет?
Не умрет. Лизавета не позволит. Она не хочет, чтобы люди, ей близкие, умирали. Хватит уже. А он близкий? Щетина темная на подбородке пробилась. Колет пальцы. А губы резкие. Интересно, он пощечину простил?
Лизавета вздохнула.
А князь открыл-таки глаза.
Вот упрямец, почти восхитилась Аглая, впрочем, рук своих с головы Навойского не убрав. И главное, какая поразительная устойчивость к внушению Спи уже.
Спать князь не собирался. Его взгляд зацепился за Лизавету, и губы растянулись в нелепой улыбке:
Ты рыжая знаешь, у рыжих глаза должны быть зелеными.
Почему? тихо спросила она.
Потому что так положено. Но твои мне нравятся больше. Темные. Как вишня. Я вишню люблю. Она кислая а ты
Тоже кислая?
Рыжая бесстыжая
Захотелось одновременно и заплакать, и побить князя подушкой. Тоже придумал бесстыжая
Он не совсем чтобы в себе, Одовецкая пальцы отняла. Спутанность сознания это нормально. Хотя моя тетушка говорила, что люди, когда бредят, не лгут
И целоваться ты толком не умеешь
Лизавета почувствовала, как вспыхнули щеки.
Целоваться? Не умеет?
Но я научу, князь таки закрыл глаза. Потом устал что-то
Значит, надо отдыхать.
Буду только ты не уходи, ладно?
Не уйду, пообещала Лизавета, мысленно проклиная себя и за слабость, и за язык чересчур длинный.
Хорошо Только в следующий раз я тебя лучше клубникой накормлю, с клубникой целоваться будет вкуснее, чем с огурцом.
Одовецкая сделала вид, что занята исключительно содержимым своего кофра, за что Лизавета была ей невероятно благодарна.
А еще Лизавету не оставляло ощущение, что она забыла о чем-то важном.
Лешек вышел из круга.
Огляделся.
Тьма была кромешной, но не для внука Полоза. Он коснулся стены, пробуждая камень к жизни, и тот слабо засветился.
Митька! Лешек весьма надеялся, что у старого приятеля хватило выдержки дождаться его возвращения. В пользу того говорила приятная пустота подземелий.
Ни магов-поисковиков, ни войска. Ни обеспокоенного папеньки. Ни, что характерно, самого Митьки.
Лешек прислушался к камню и, крутанувшись, шагнул туда, где почуял живое человеческое тепло.
Митька, зараза ты этакая он запнулся.
Митьки не было.
В уголке, прижимаясь к холодной стене, сидела девушка вида самого разнесчастного и баюкала в руках револьвер.
Не подходи, сказала она, револьвер поднимая, а то стрельну!
Зачем?
Девица была смутно знакомой.
Где-то он определенно видел ее, но вот где, когда? Среди красавиц? Или просто во дворце Неважно, главное, что в подземельях девице точно было не место.
Митька где? поинтересовался он.
А девица ответила:
Унесли.
Кто?
Девочки. Он раненый был. И Одовецкая сказала сперва, что он умрет
Сердце кольнуло.
А потом Лизавета его позвала, и Одовецкая ему голову разрезала
Душа перевернулась.
Митька умереть не может. Он, конечно, не древнего рода, но маг, и силы изрядной. И не может он умереть, и все тут!
Она там кости правила, девица коснулась пальчиками виска, но револьвер не убрала. А потом сказала, что его можно уносить.
И унесли?
Она кивнула, уточнив:
Асинья тропу открыла
А ты?
Девица вздохнула печально-препечально, признаваясь:
А меня забыли
Ага. Забыли. Взяли и
Они не виноваты, она опустила взгляд. Просто дар у меня такой, меня и родные маменька трижды на ярмарке забывала. Там людей много, я пугалась, и вот последнего раза меня два дня искали. И маменька сказала, что больше на ярмарку брать меня не станет, потому что у нее нервы слабые. А я же не виновата. Дар просто я чуть отошла, там блеснуло что-то, а когда вернулась, то их Не успела. И куда идти, не знаю.
Лешек протянул руку:
Я знаю.
Ее ладошка оказалась теплой, а пальцы дрожали, и вид у девицы был на редкость неподходящий для этаких прогулок. Вон платье тоненькое, коротенькое, когда сидит, то и коленки ободранные видны. И девица смутилась, потянула за подол, эти самые коленки прикрывая.