Тут нам вспоминаются Ильф с Петровым, у которых что ни перл, то инверсия жизни.
В) по нераскрываемой авторской версии «синий гвоздь» он же «из синего золота» тайно олицетворял связь с произведением «Фуй-Шуй». Об этом, к сожалению или к счастью, знает только автор. Этот синий «металлический герой» является в некотором роде одним из ключей-символов ужасно конспирологической хлеще всякого раскрывшегося донага масонства детективной истории о статуэтке «Фуй-Шуй».
А эта история с Фуй-Шуем претендовала на разворачивание в целую серию, охватывающую период с февральской революции в России до первой осьмушки века двадцать первого.
История с гвоздём, кстати, на сегодняшний день «недораскручена». Это сказано для тех недоброжелателей, которым не пофигу моя литература как плодотворное основание для столь же плодовитого троллинга, так как будто бы является одним из доказательств моей несостоятельности как писателя. Ибо и якобы, мол, этот товарищ, претендующий на некое вакантное и как бы его законное место в литературе, элементарно не доводит до конца начатые им же сюжетные линии.
Однако, я говорю об этом открыто, я об этом знаю.
И это знание этот мой «устный документ» защиты, моя декларация о частичной невиновности не приведи господи судиться в «Издательстве» настоящем. В божественном, конечно, издательстве: издательство «Страшный Суд», а не в реальном. Сбросьте срок, господа заседатели! Простите, черти и чертессы!
Итак, с пресловутым Синим Гвоздём покончили.
Делаем паузу.
Часть 2
Есть ещё один наистрашнейший и наичудеснейший герой: чудище странное, неведомое: не похожее ни на один литобразец из таковски симбиотичного злотворящего рода.
Он жутче наихудшего из снов.
И гаже (гадче, ползучей, сквернее, тошнотней) мозговых тараканов, если их собрать со всей Плеяды Человеческих Голов и составить из них литературную опричнину.
Надо ж было додуматься до этакого!
А я знаю его родителя в реальности (то бишь прототипа) и в книге. Знаю и среду, в которой обитали другие его предки. Среда зовётся Интернетом. Нынче опаньки! Та цеж с самого начала эта помойка. В том роддоме им опрастываться и там обитать.
В книге эта персона играет роль хоррорски выглядящего чудоюдо/героя-антагониста.
Как герой он довольно-таки слабо, если не сказать, что почти никак не прописан. Мы видим только его шевеление. Он вроде символа, появляющегося на книгосклоне внезапно.
В ранних вариантах «Чочочо» и в исходном (базовом, retro-архивном) варианте «За гвоздями в Европу» он существует как случайный и вредный гость многоголовый скиф и татарин, косоглазый, хужеблоковский, несколько чуковскообразный, словом, журналокрокодилий крокозябр. Какого ляда он делает в книге, если считать прозу за произведения искусства и за колодезь мыслей, из которого пить не выпить всего, а не за дурдом, не за шапито с клоунами и ряжеными зрителями из Дома слепоглухонемых в партере?
Ведь он как необязательный персонаж, как гениально зачатое, но недоразвитое и недовоспитанное существо с детдомовскими повадками и шпанским поведением.
К тому же: как только вокруг него начинается какое-либо сюжетообразующее вращение, так оно тут же резко и бесповоротно заканчивается. Это не делает чести его присутствию в книге.
Прочие герои вроде лупят в его сторону глазки, а вроде и не видят его, ибо меж собой на эту тему никогда не говорили. Любопытная получается психологическая фабулка! wowпще! литературным иллюзиям нет предела!
К тому же: как только вокруг него начинается какое-либо сюжетообразующее вращение, так оно тут же резко и бесповоротно заканчивается. Это не делает чести его присутствию в книге.
Прочие герои вроде лупят в его сторону глазки, а вроде и не видят его, ибо меж собой на эту тему никогда не говорили. Любопытная получается психологическая фабулка! wowпще! литературным иллюзиям нет предела!
Логика поведения тех лиц, которым чудище Ник Трёхголовый видится как бы «реально» или откровенно мерещится, причём, чаще по отдельности (и это многое объясняет: поменьше надо курить дуртрав!), и, если отбросить в качестве объяснения обыкновенную авторскую шизофрению и недержание потока слов (литературоведческий «поток сознания» «отдыхает»), то такая сюжетность, уж не говоря про генеральную фабулу, мягко говоря, не укладывается ни в какие логические рамки.
Смущает читателей, например, коллективное умопомешательство в сцене на барже (глава «Жаннет с весёлой фамилией»), когда Чуду-Юду видели все, и оное существо аж качало баржу на волнах Сены. Однако ни одна парижская газета не описала этот феномен, и не прибежал на крики ни один корреспондент. Вот уж воистину: где бы не появлялись герои «Загвоздей в Европу», там начинаются чудеса; и мир вокруг них тут же начинает медленно сходить с ума. Причём локально. В радиусе воздействия графоманских психических волн Кирьяна Егорыча Полутуземского.
Ничего не скажешь: сильная вышла вещь!
Авторски констатирую: графоманское начало в книге присутствует. Вай-вай! Оно двоякое, оттого дважды баламутное: идущее от настоящего автора («Я», от «Меня», если этого «Я» просклонять), и от автора Полутуземского книжного героя + начинающего графомана. Последний частенько выступает в роли рассказчика. И совсем изредка, но и такое случается, подменяет «Меня»=«Я», и даже пытается верховодить. Это уже ни в какие рамки не лезет.