- Так что, Федя, - продолжила Ольга Васильевна, коротко вздохнув, жди в воскресенье к обеду гостей.
- Я на рыбалку в воскресенье собрался! - вскинулся Федор Ксенофонтович, чувствуя, что не может совладать с раздражением.
- Пожертвуй, Федик, рыбалкой... - Ольга посмотрела на него с мольбой. - Я ведь их уже пригласила. Познакомитесь...
...За окном вагона гулко зашумели фермы моста, по которому проходил поезд. Только сейчас Федор Ксенофонтович заметил, что Ленинград остался позади, в бледных сумерках белой ночи.
Не пришлось ни на рыбалку поехать, ни нежданных гостей встречать. До воскресенья еще два дня, а он уже по срочному вызову в пути.
"Ты, Феденька, обязательно звони, - вспомнилось, как наказывала жена, когда они шли вдоль поезда к мягкому вагону. - Завтра вечером позвони из Москвы, потом из Минска... А в воскресенье, где бы ты ни был, обязательно позвони! Слышишь?"
Это "слышишь" почему-то кольнуло в груди, прозвучав, как какое-то предостережение. Он понял: Ольга хочет, чтобы он позвонил именно тогда, когда она будет принимать гостей.
Впереди, рядом с носильщиком, шла, размахивая сумочкой, Ирина и стригла по сторонам глазами. Это тоже легло тяжестью на сердце: не нравилось Федору Ксенофонтовичу, что дочь переняла привычку матери поглядывать на людей, будто с вызовом спрашивать их: "А видите, какая я красивая?!"
Кто-то постучался в купе, вспугнув мысли Федора Ксенофонтовича. Взвизгнула дверь, и в образовавшуюся щель заглянула проводница.
- Чаю хотите? - спросила она.
- Благодарю вас, поздно, - ответил Федор Ксенофонтович.
Дверь задвинулась, и он уже начал думать о службе, о том, что в спешке не мог по обычаю устроить проводы-вечеринку, перенося ее на то время, когда приедет забирать семью. Уехал, словно в командировку.
Все случилось неожиданно. Еще сегодня утром генерал-майор Чумаков совещался в кабинете командующего: ломали голову, как продолжить начатое недавно укрепление командного звена войск округа.
Покачивание вагона, монотонный перестук колес и стремительная темная река ночного леса за окном - все это сливалось в своеобразное безмолвие, рождающее неторопливый и непоследовательный поток мыслей... Мелькнула и тут же угасла прощальная напутственная улыбка командующего. А не будет ли упреков вслед? В такой спешке сдавал дела, подписывал акты. Не успел подготовить командующему представления в наркомат на двух командиров дивизий. Попросил, чтобы это сделал заместитель... А если говорить правду, нет у Федора Ксенофонтовича уверенности, что молодые командиры полков Афанасьев и Вихрев, хоть люди они и толковые, уже смогут командовать дивизиями.
А как он сам, генерал Чумаков? Справится ли с механизированным корпусом? Дело ведь новое. Впрочем, не совсем новое: еще в тридцать втором году были созданы в Красной Армии такие соединения. Но в тридцать девятом, то ли не очень пристально всмотревшись в особенности и трудности войны в Испании, то ли еще по каким причинам, решили, что более мелкими бронеформированиями удобнее будет маневрировать в бою... А жизнь - тетка суровая и мудрая - заставила вскоре спохватиться. Сам Федор Ксенофонтович корпел над иностранными и отечественными материалами, обобщал опыт действий германских танковых групп в Западной и Юго-Восточной Европе; потом выступил со статьей в журнале. Заметили... Неделю назад позвонил ему из Москвы маршал Шапошников, который ныне руководил строительством оборонительных рубежей и укрепленных районов вдоль западных границ.