Июнь. Спустившись на второй этаж, он открыл почтовый ящик. Достал конверт. С авансом.
И приглашением сюда.
В оккупированный слой.
Рамон думал обо всем этом, плутая на «чероки» по окрестностям Ильинска. Проезжая мимо покинутых деревень и хуторов, ветшающих комбинатов и лесопилок. Останавливаясь, чтобы свериться с безнадежно устаревшей картой.
Леа спал, Ефимыч читал Библию.
Ефимыч!
А?
Не надоело?
Давай рули.
Мы забрались, твою мать, хрен знает куда. К вечеру не управимся.
Господь поможет.
Рамон скривился. Если Кадилов грузится «святым текстом» лучше с ним не общаться.
По зеленке кружили до заката.
В сгустившихся сумерках выбрались с заросшего травой проселка на относительно приличное шоссе.
В замедленном сне горизонт выдвигал заводские корпуса и трубы, ряды металлических цистерн, однотипные коробки микрорайона. Вдоль шоссе тянулись догнивающие столбы с провисшими и кое-где оборванными проводами. На них гнездилось воронье истинные владыки любого мира. Мимо проплыла автобусная остановка: выложенный плиткой фрагмент земли, спрятавшийся от непогоды под дырявой шиферной крышей. В окнах отдельных многоэтажек горел свет. Но не тот, прежний, электрический, теплый и привычный. Новый свет новой реальности питающийся керосином и воском. Справа потянулся унылый железобетонный забор. На отдельных секциях выцветали, таяли год за годом урбанистические фрески. Граффити. Ржавел у обочины помятый, с выбитыми стеклами, троллейбус. Шорох шин, казалось, разносился на многие кварталы окрест, заглушая неразборчивые бытовые звуки квартир, чердаков и подвалов. Где-то, лязгнув, сдвинулась заглушка канализационного люка Рамону почудился человеческий силуэт, юркнувший в парадную. Он сбавил скорость до сорока привычка дисциплинированного горожанина.
Не советую, бросил Кадилов. До заправки еще минут двадцать.
Бросив взгляд на карту, Рамон свернул на широкий проспект, ощеренный десятками потухших фонарей, облезлой рекламой и пыльными манекенами в разваливающейся одежде. Сквозь треснувшую мостовую тротуаров пробивалась трава. Заходящее солнце расстелило длинные тени, и среди них Рамон вновь заметил фигуры.
Поворот.
Шевельнулся Леа.
Что, приехали?
Почти, ответил Рамон.
Мужики, спохватился Ефимыч. А ведь жрать хочется.
Вот доберемся до станции начал Леа.
Кадилов хмыкнул.
Держи карман. Хоть бы там бензин остался.
Бульвар, чернеющие кроны лип и каштанов.
Поворот.
Давайте отрежем Сусанину ногу, предложил Ефимыч.
Не надо, не надо
Рамон включил фары.
Вырулив на окраины, он расслабился. Кольцевая, затем выезд на шестьдесят четвертое шоссе, мост и та самая укромная заправочка. Все.
Он прибавил газу.
Кадилов закурил.
Достал ты, Ефимыч.
Спокойно, Никита. Со мной не пропадешь.
Справа тянулся частный сектор и гаражи, слева недостроенные коттеджи с прилегающими огородами. Еще дальше зубчатая стена леса. Солнце, залив напоследок расплавленным металлом пыльные стекла деревянных изб, ухнуло в небытие.
Здравствуй, ночь, сказал Рамон.
Выглянула луна.
Полная.
Тени срастались, захватывали пространство и время. Отгрызали его у дня кусок за куском.
Облупившийся жестяной прямоугольник с перечеркнутой надписью «Ильинск». На русском языке.
Поворот.
Мост: впечатанные в вечернее небо конструкции, чугунные перила, отрезок двухполосной автострады
Вот она, Кадилов толкнул Рамона в плечо.
«Чероки» сбавил скорость и плавно подкатил к заправочной станции.
Ряд автоматов с притороченными щупальцами шлангов и атавистическими указателями цен, будочка заправщика, а чуть поодаль отделанный сайдингом магазин. И уж совсем непривычное для славянских мест явление мотель. Длинная приземистая постройка в виде буквы «Г», имеющая ряд окон и дверей, вплотную примыкающая к магазину. С плоской крышей.
Первое, что бросалось в глаза яркие квадраты витрин.
Электрический свет.
Рамон заглушил мотор. Посигналил. Истошный вопль клаксона промчался над безлюдной парковочной площадкой и умер в крепчающих сумерках.
Никто не вышел.
Ноль реакции.
Заправляйся, предложил Леа, и вали отсюда.
Рамон улыбнулся.
Через город?
Ефимыч молча взял обрез и выбрался из машины. Прибор ночного видения делал его похожим на странное рогатое животное. Вдалеке, на пределе слышимости, громыхнуло.
Туча, констатировал Леа.
Может стороной пройдет.
Китаец пожал плечами.
Кадилов, повозившись с заправочным автоматом, безнадежно махнул рукой. Отвернулся от налетевшего ветра, чиркнул спичкой. Обрез был зажат у него под мышкой.
Рамон опустил боковое стекло, и в салон пахнуло свежестью. Затем Ефимыч раскурил «беломор».
Ну? спросил Рамон.
Заблокирован. Из будки.
Рамон посигналил еще раз. Внутри копилось раздражение.
С востока идет, сказал Кадилов, имея в виду фронт. Прямо на нас.
Рамон включил фары.
Аккумулятор посадишь.
Твою мать, Ефимыч.
Снова сумрак. И противостоящий ему магазин.
Затянувшаяся пауза.
Никита прав, раздался вдруг голос Ефимыча. Хриплый, надтреснутый. Ехать нам некуда. Шоссе перекопано, а возвращаться в город верный каюк. Здесь заночуем.
Рамон вздохнул.
Любит Ефимыч озвучивать невысказанное.
Небо утробно заурчало, словно репетируя, и вдруг разразилось оглушительным раскатом.