Казалось бы, в спорте такой подход заведомо нелеп — в ниспровержении чемпиона смысл соревнования. Но спортивный болельщик и сам не всегда знает, чего хочет: то с детской жестокостью жаждет падения знаменитостей, то вдруг сам теряется в опустевшем без былого кумира времени. А начальство, курировавшее спорт по партийно-правительственной линии, разбиралось в порученном им предмете номенклатурно-относительно — и потому в страхе за свои кресла доверяло проверенным кадрам: заслуженным чемпионам, не решаясь на своевременную ротацию. Или бросалось в крайность после неудачи — делало оргвыводы.
Бобров перешел из армейского клуба в клуб ВВС — и, казалось бы, в своих отношениях с футбольной аудиторией зашел в некий тупик: за ВВС никто, в общем-то, и не болел, а болеть за одного великого Боброва по советским коллективистским меркам казалось противоестественным. В хоккее с шайбой — другое дело — там все склонились перед силой: Василий Сталин собрал под своим флагом столько выдающихся игроков, что конкуренции и соперничества с ними никто не выдерживал. Клуб, не имевший приверженцев, ставил ценителей перед фактом своего превосходства. А в футболе переодетые в форму летчиков постаревшие мастера выше четвертого места прыгнуть не могли. И значение даже Боброва девальвировалось…
Но, судя по тому, как жадно слушали мы репортаж о матче одной шестьдесят четвертой розыгрыша Кубка, лидера в курносом облике «Бобра» нам все же не хватало. И это было отнюдь не дилетантским впечатлением.
Борис Аркадьев, от которого Бобров ушел к Сталину-младшему, определившись как главный тренер, отвечающий за подготовку сборной к Олимпийским играм, немедленно призвал Всеволода: оправдывать свое имя. Назначение Аркадьева произошло не сразу — пробовали прибегнуть и к коллегиальному руководству, но, слава Богу, наш советский стиль подразумевает единоначалие со связанными, впрочем, руками. В момент призыва «Бобер» вряд ли был в наилучшей форме, зимой он не только в хоккей играл, но и залечивал травмы — Аркадьев сильно рисковал, веря в Боброва как в талисман. Но в нем как раз не ошиблись…
В товарищеском матче сборной Москвы против команды Польши Всеволод вышел на замену — центра в первом тайме играл Константин Бесков. А со следующей игры олимпийский состав и нельзя вообразить было без Боброва в центре атаки — Бескова в состав вернули, но на место левого инсайда.
…Сезон пятьдесят третьего прошел уже без переименованного ЦДКА, наказанного за провал на Олимпиаде. Я не смог себя заставить ни болеть за другую команду, ни вообще смотреть футбол. Возможно, я начал огорчительно взрослеть. Хотя взрослость в отрочестве обычно подражательна. Однако подражание это частенько затягивается — и оглянуться не успеешь, как перестал быть собой. Живешь заимствованной у всех жизнью — и не замечаешь, как уже привык к ней. И если даже спохватываешься, не видишь путей возвращения к себе. Взрослое восприятие бездарнее детского. Но жить с ним спокойнее и солиднее.
Интересовал меня по инерции, конечно, Бобров, объявившийся в «Спартаке», где он смотрелся совсем уже непривычно, как знаменитый гость, с которым лестно познакомиться поближе и пообщаться, но всем, пожалуй, легче станет, когда он, провожаемый почтительными взглядами, уйдет.
Бобров ездил со «Спартаком» в Будапешт на открытие нового стадиона, играл в Москве с «Юргорденом» — в более регулярных встречах с командами из капиталистических стран мы угадывали намеки на изменения (после смерти вождя) в нашей жизни за железным занавесом. В шведском клубе выступал знаменитый хоккеист «Тумба»-Юхансон (он и до сих пор частенько приезжает к нам по делам гольфклуба, им вдохновленного и основанного в столице России).