И я "ехал" в Киев, называя этот пароль служащей девушке из ИЦ.
– Добрый день…
– Санек, привет.
– Как ты меня узнала?
– А ты единственный в городе, кто даже в три часа ночи говорит
"Добрый день".
– Для нас и ночь – день добрый. Справочку дашь?
– Тебе я не смогу отказать. Диктуй.
Среди тех, кто дежурил вместе с нами, были и отслужившие в армии, вернувшиеся домой и вгрызшиеся в гранит науки. Их рассказы были солью наших посиделок. Ну как можно было пропустить рассказы Сережи о службе в дивизии Дзержинского в Москве или рассказы Олега о службе в штурмовой бригаде? Мы, салаги, сидели, открыв рот, и не предполагали, что в скором времени многим из нас предстоит надеть кирзовые сапоги.
Родителям мое времяпровождение не нравилось, несмотря на то, что я не пил и не курил, как многие сверстники. Они считали, что еврей и мент могут сидеть только по разные стороны стола, но поделать ничего не могли. Никакие уговоры, никакие объяснения на меня не действовали, и я снова пропадал в ночных рейдах, на тренировках по рукопашному бою и собраниях внештатников, проводимых прямо в отделе и, конечно, у Екатерины, которая часто ночевала в бабушкиной квартире на Мойке.
– Не надо сегодня. Ну, зачем тебе это надо? – обычная защита советской девушки в постели, чувствуя рядом с собой неутомимого мужчину.
– Я люблю тебя.
– Я тебя очень люблю, но, может быть, мы сегодня поспим?
Кто научил женщин этим вопросам, на которые нельзя дать вразумительный ответ? Где был Фрейд, когда утверждали, что в СССР секса нет? Почему молодым людям надо было всего добиваться экспериментальным путем проб и ошибок? На эти ответы зарождающаяся в
Советском Союзе наука психология не спешила дать ответы.
При таком образе жизни было естественно, что в момент выбора летнего трудового лагеря в институте, я выбрал городской оперотряд, куда меня с радостью утвердил не только институтский комитет комсомола, но райком. Призыв
Мама с сестренкой отдыхали в небольшом санатории на острове под
Ленинградом, а я, выполняя обязанности командира оперотряда центра города, бегал во время каникул после окончания первого курса, на
Невском проспекте, фанатично стараясь избавить город от спекулянтов и валютчиков. Ночные рейды стали частью моей жизни, и родитель, и так не часто наблюдавший меня дома, совсем перестал лицезреть мою личность в родных пенатах в квартире с камином, расположенной в старинном доме построек времен Петра Первого между Марсовом Полем и
Эрмитажем.
Наши оперотрядные мероприятия не всегда выглядели культурно, с учетом того, что любой даже самый мелкий валютчик знал, что мог получить срок от трех лет. Мы не только патрулировали улицы центра города в команде, но и оформляли задержанных, передавали их патрулям, отчего знали все милицейские машины в районе. Горком комсомола устраивал дополнительный мероприятия под своим началом. В таком рейде я познакомился с корейцем Юрием Кимом, командиром подобного нам отряда соседнего, Невского района.
– У тебя ксива с собой?
– С собой.
Отсутствие удостоверения у Кима было необычным явлением для оперативника, но кореец не дал мне сильно задуматься.
– Пойдем с тобой в паре. Приводить будем не к вам, а в оперчасть гостиницы.
Мы вышли на перпендикулярную Невскому проспекту улицу, идущую мимо гостиницы Европейская к памятнику Пушкину, за которым стоял
Русский музей.
Ким сразу встал около двери туристического автобуса. В темном салоне через тонированные стекла виднелся известный всему району валютчик, разговаривающий с водителем.
– Будем брать.
– С чем ты его брать будешь? Он никогда так не будет брать баксы.
– Не важно с чем. За приставание к иностранцам.
– Там и иностранцев-то нету.
Валютчик начал спускаться по лестнице из автобуса.