Он не хотел, чтобы на него обращали внимание. Соломин чувствовал, что больше он не может оставаться в неизвестности. В сущности говоря, это и было главной причиной, заставившей его предпринять рискованное путешествие. Немного не доходя до города, он свернул с дороги и до сумерек просидел в лесу. Когда стало темнеть, он вошёл в город. Улицы были пустынны и тихи, все окна были наглухо закрыты и занавешены.
Перед домом доктора Кречетова Соломин остановился. Дом казался пустым. Долго Соломин не мог решиться постучать.
В самом деле, что он знал о Кречетове? Может быть, его давно уже нет, может быть, тут живут гитлеровские офицеры или чиновники и Соломин попадётся как кур во щи! Но долго стоять на улице тоже было опасно. Его могли задержать.
Соломин решился и постучал.
Дверь долго не открывали. Наконец послышались осторожные шаркающие шаги, и женский голос спросил:
— Кто там?
— Мне нужно видеть Евгения Андреевича, — негромко сказал Соломин.
За дверью перешёптывались. Потом мужской голос спросил:
— Кто меня хочет видеть?
— Евгений Андреевич, — сказал Соломин, — это я, Иван Игнатьевич. Открой, пожалуйста.
Загремел засов, дверь отворилась. Доктор Кречетов, похудевший и совсем седой, стоял, вглядываясь в темноту. Вдруг он резко шагнул вперёд, схватил Соломина за руку, втащил его в сени и, осторожно притворив дверь, задвинул засов. Положив руки на плечи Соломину, он порывисто обнял его и трижды поцеловал. Потом подозрительно покосился на дверь и спросил:
— Тебя никто не видел? Нет? Ну хорошо, хорошо, пойдём.
Через пять минут старики сидели в мягких креслах в кабинете Кречетова, улыбались, смотрели друг на друга и не могли насмотреться.
— Живой! — все удивлялся Кречетов. — Ах, Иван, Иван, ну и живучи же мы, старики!
Оба так радовались встрече и так разволновались от радости, что разговор никак не мог завязаться.
Александра Андреевна, сестра Кречетова, покрыла стол холщовой салфеткой, поставила хлеб, тарелку солёных груздей, банку мочёной брусники и принесла самовар. Соломин раньше не любил маленькую ехидную старушку, сплетницу и завистницу, но сейчас и на неё смотрел с удовольствием. Александра Андреевна разлила чай в большие чашки с синими цветами и вышла из комнаты.
Над столиком висела лампа, и свет её казался Соломину удивительно ярким. Негромко шумел самовар. Окна были закрыты ставнями и наглухо занавешены шторами. Соломину на секунду показалось, что все приснилось ему. Может быть, не было ничего: ни войны, ни оккупации, ни жизни в диком лесу. Просто встретились они, старики, чтобы сыграть партию в шахматы, попить чайку, поболтать. Вдруг Кречетов вздрогнул и стал прислушиваться.
— Ты не слышишь? — спросил он. — Патруль, кажется.
Действительно, с улицы глухо доносились шаги. Они прошли мимо дома и стихли. Кречетов снова развеселился, отхлебнул чаю и весело посмотрел на Соломина.
«Нет, — подумал Соломин, — все это было и есть: и война и оккупация. В городе гитлеровцы, а мы, как звери, прячемся в норах».
— Ну, — сказал Кречетов, — рассказывай.
Соломин покачал головой.
— Я потом расскажу, — сказал он. — Я все это время жил так одиноко, что не знаю ничего. Сначала расскажи мне, что происходит в мире.
Кречетов покосился на окно, потом перегнулся через стол и прошептал:
— Под Москвою разбили!
— Это точно? — шёпотом спросил Соломин.
Кречетов кивнул, рассмеялся и потёр руки. Потом он снова наклонился к Соломину.
— Под Сталинградом, — прошептал он, — окружили гитлеровскую армию — и… — Он сделал красноречивый жест.
— Уничтожили? — спросил Соломин.
Кречетов кивнул и рассмеялся.
— Потом на Северном Кавказе… Потом под Таганрогом… В Донбассе, на Украине…
Глаза его смеялись, он торжествовал.
— Ну и что же теперь? — спросил Соломин.