Это был один из величайших поэтов России! Вот, например... Генерал нахмурился и, понизив голос, торжественно произнес:
Вонми, о небо, я реку!
Земля да слышит уст глаголы.
Как дождь я словом протеку,
И снидут, как роса к цветку,
Мои вещания на долы...
- Айв самом деле неплохо, - заметил Чехардин.
- "Неплохо"? Замечательно! Какое величие, какая сила! "Вонми, о небо, я реку!" Ну, кто еще из российских поэтов решился бы так, запросто, разговаривать с небом?
- Маяковский, - сказал Чехардин. - "Эй вы, небо!"...
- А? Правда, я и забыл. - Генерал снова закрыл глаза.
Прерванный спор Теткина с длинноногой женщиной возобновился.
- Так вы же сами паковали, - досадливо сказала она, - а придираетесь.
- Самокритика - движущая сила, - ответил Теткин и засмеялся. Засмеявшись, ой сразу похорошел. Зубы у него оказались крепкие, крупные, выпуклые, как отборные ореховые ядра. Блестящая приветливая лысина его не старила.
Майор Скворцов подозвал к себе Теткина.
- Кто такая? - спросил он вполголоса, указав подбородком на женщину.
- Это? Лидка Ромнич, наш конструктор. Мировая баба, даром что тощая. А ты разве ее не знаешь?
- Что-то слышал. Из группы Волкорезова, по боевым частям?
- Ага.
- Я думал, Ромнич - мужчина.
- Многие так думают. А как она тебе?
- Больно уж некрасивая.
- А по-моему, ничего. Впрочем, я уже привык.
Из служебного здания вышел высокий вялый летчик в обвисшем комбинезоне. Скворцов подошел к нему.
- Послушайте, где тут все ваше начальство?
- А что?
- Мы с группой сотрудников и багажом прибыли для специального рейса в Лихаревку. Полетный лист у меня. Вылет назначен на шесть сорок. Почему не дают вылета?
Скворцов говорил с военным щегольством, подчеркивая официальность и беглость речи. Летчик, не отвечая, уминал табак в трубке.
- Кто командир корабля? - спросил Скворцов.
- Ну, я, - неохотно ответил летчик.
- Я вас спрашиваю, когда вылет?
- Когда полетим, тогда и полетим.
Скворцов обозлился:
- Потрудитесь отвечать, как полагается, и назвать себя.
Летчик неохотно вытянулся:
- Командир корабля лейтенант Ночкин.
- Так вот, товарищ лейтенант, я вас спрашиваю: почему задерживаете рейс?
Летчик снова обмяк в своем комбинезоне и задумчиво сказал:
- Погоды не дают.
- Ерунда! Я справлялся на метео: погода есть. В чем дело?
Лейтенант Ночкин указал трубкой на Лиду Ромнич:
- Членов семейства на борт не беру. Не имею права.
- Что за бред! Это не член семейства, а конструктор боевых частей. Конструктор Ромнич. Неужели не знаете? Эту женщину во всем Союзе знают.
- Не знаю, - сказал Ночкин. - Все равно - женщина. С женщиной на борту не полечу. Пока не будет специального распоряжения.
- Так она же внесена в полетный лист! Смотрите, под номером пять Ромнич Л.К.
- Мало ли что внесена. В полетный лист и кошку внести можно.
Ночкин стукнул трубкой по колену, отвернулся и пошел к небольшой двустворчатой будке, ярко сверкавшей на солнце свежими буквами "М" и "Ж". Не туда же за ним идти? Скворцов вернулся к ожидающим.
- Что там за задержка? - спросил генерал.
- Командир корабля лейтенант Ночкин отказывается брать женщину на борт.
- А разве с нами женщина?
- В некотором роде. Ромнич, конструктор боевых частей.
- Вот уж истинно сказано, - съязвил Чехардин, - "где кончается порядок, начинается авиация". На вашем месте поставил бы я этого Ночкина по стойке "смирно", по уставу, как положено стоять перед старшим по званию...
- Нет, - возразил Скворцов, - это, знаете, не в духе наших авиационных традиций. Устав уставом, а командир корабля при всех обстоятельствах персона грата. На него словно бы устав не распространяется... Впрочем... Поговорили бы вы с ним, товарищ генерал!
- А я чем могу помочь?
- Все-таки генеральские погоны...
- Ну, ладно уж.