Габриель отложил чтение. Все это завораживало и будоражило фантазию, но казалось невероятным. Следующий предмет, интересующий его, была аффективная философия. Термин ввел румынский мыслитель и социолог прошлого века.
Он объяснил: аффект идейное ядро многих мировоззрений. Под ним понимается какое-то одно умонастроение человеческой психики. Жизнь людей соткана из смены настроений. Аффективная философия брала одно из них, и продлевала во времени. Оно становилось жизненным движителем. Так уныние порождало философию уныния, стремление к удовольствию дало повод к появлению эпикурейства и так далее. В электронном учебнике приводилось множество примеров. Румынский философ прошелся по ницшеанству, экзистенцианализму, он находил отголоски аффективной философии в буддизме, исламе и в иных религиях. Но Габриеля привлекли внимание следующие строки: «Аффективная философия стоит на страже человеческих слабостей, она потакает им. Тем самым, любомудрие тех времен превратилось в удобную игрушку. Любомудрие оправдывало слабости, что недопустимо для современной философии. Мы должны изгнать эмоцию из умозаключений. Надо мыслить здраво. Философия чистого разума вот приемлемое будущее для человечества».
Габриель задумался. Ему показалось, что в этих словах есть доля истины. Неясные мысли завертелись в голове Габриеля, но так и не оформились в четкие фразы. Он представил свою будущую книгу «Последние дни Христа». Ее идейные очертания проступили сквозь мутную воду догадок. Почему-то после размышлений румынского философа мысль заработала четче. Вся предстоящая работа не виделась невыполнимой.
Габриель создал текстовой файл и набросал план. «Хорошо. Дальше», произнес он. Книга обрела плоть. Он увидел ее обложку, толщину, шрифт, бисер строчек, вообразил запах типографской краски. Перед взором предстали страницы. Их идеальная белизна была подобна айсбергу, плывшему среди черных вод.
И действительно, «Последние дни Христа» холодным айсбергом выплыли из тумана неопределенности на суд публики. Книга по объему получилась небольшая, но оригинальное евангелие заслужило должное внимание. Много противоречивых критических разборов. Кто-то негативно отнесся к выходу книги. Кто-то похвалил. Кто-то остался в стороне, осторожно высказывая свое мнение и делая экивоки в сторону известного французского мыслителя Анри Фарме. Те последние утверждали: «Габриель Санчес как никто другой проникся духом свободы, веющим со страниц сочинений господина Фарме. Надо быть слепым, чтоб утверждать обратное. Да, автор благой вести не копирует выше упомянутого философа, но разве вы не слышите в истории об Иисусе и Иуде знакомых нот?»
Габриеля пригласили на телевиденье, где он открестился от подобных заявлений: «Я не продолжаю, и не копирую известного ученого. А то, что господин Фарме в одном из интервью назвал меня своим приемником, то связано это, скорее всего, с тем коротким разговором, что был с ним в институте. Господин Фарме, я думаю, неверно истолковал его. Я лишь высказывался за продолжение лекций, но не давал положительных оценок мировоззрению ученого, также и не был против умозаключений о социальных предрассудках, но я бы поставил большой знак вопроса в конце, ибо желаю разобраться в философии Анри Фарме».
Но время шло и скоро страсти вокруг «Последних дней Христа» улеглись. Габриель уединился в своем загородном доме. Он вновь перерабатывал книгу. Погружаясь в атмосферу мифов и легенд о назарянине, он чувствовал себя спиритуалистом, блуждающим в царстве мертвых, в мире, покрытым патиной веков. Но Христос ускользал от его мысленного взора. Нащупав суть, Габриель готов был уже ухватиться за нее, но она каким-то чудом ускользала от его цепкого ума. Пересиливая себя, Габриель за три дня создал новую редакцию «Последних дней Христа», но остался неудовлетворенным. Стоило бы отдохнуть, решил Санчес.
Он вышел в сад. Вдохнул вечерний воздух, наполненный ароматами цветов и трав. Хотел отрешиться от мыслей, но мысли заскреблись в сознании, не давая покоя. Опять всплыли проклятые буквы, знакомые слова и речевые обороты из книги. Вновь закружились они в рваном плясе. Душно. Дышать невозможно. Лучше скорее покончить с этим, впасть в забвение, перечеркнуть все к черту! Габриель ощутил горечь: сочинил историю, но назарянин подобно призраку выскользнул из цепких лап разума. Иисус не хотел жить на страницах нового мифа, оставаясь бледной тенью. Сам миф казался мертвым, а персонажи картонными. И Габриель понял: он придумал плохую легенду. Ее главный герой остался неразгаданным. «К дьяволу! Уничтожить! Стереть!», разбушевались мысли.
Габриель прошел в беседку, сел и закрыл глаза, но, разомкнув веки, решил, что померещилось. Беседка наполнилась светом. Огненный столб, вырывавшийся из пола и, ударившийся в потолок, рассыпался фонтаном искр. Огромные внимательные глаза возникли напротив. Они изучали его, они ждали ответного хода. Он почувствовал, что странное видение чего-то ждет.
Кто ты? спросил Габриель.
А кто ты? спросили глаза. Разве не знаешь, кто ты? И кто он, а кто я? Неужели в твоей душе нет ответа на все эти вопросы?
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...