Эпизоды из истории Московского университета - Федор Иванович Буслаев

Федор Буслаев

Эпизоды из истории Московского университета

В своем повествовании остановлюсь на первых десятилетиях моего профессорства в среде тогдашних моих друзей и товарищей. В «Моих Воспоминаниях» я привел несколько подробностей о наших веселых беседах на вечерних товарищеских сходках, которые должны были внезапно прекратиться вследствие ареста и высылки за границу профессора университета Гофмана в 1848 году. Хотя эти многолюдные собрания в известный день и час стали уже невозможны, однако наши сношения друг с другом не прекращались, поддерживая наши интересы и возбуждая в нас разные литературные замыслы. Именно в это-то самое время созрел план издания «Пропилеев», задуманного Леонтьевым и приведенного в исполнение сообща с ним его друзьями и товарищами: Катковым, Кудрявцевым, Шестаковым, мною и некоторыми другими. Грановский готовил тогда свои монографии из истории средних веков: о знаменитом аббате Сугерии (Abbe' Suger) и о Винете; Катков и Леонтьев только что воротились из Берлина, где слушали лекции Шеллинга о философии религии в историческом развитии верований христианского и языческого мира, и оба они были так увлечены и восторжены идеями автора знаменитой книги о трансцедентальном идеализме, что вполне отказались от туманных отвлечений и бессодержательных форм Гегелевской философии, которую до своей поездки в Берлин они усердно и подобострастно исповедовали. Лекции Шеллинга, обильные жизненным историческим содержанием, открывали им новые пути и просветы для исследований по истории верований, поэзии и вообще искусства. Катков составил для леонтьевских «Пропилеев» монографию о древнейших греческих философах, предшествовавших Сократу, и этюд о поэтическом творчестве Пушкина для своего «Русского Вестника»; Леонтьев занимался исследованием об эгинских или эгинетских группах, древнегреческого стиля, украшавших некогда храм Афины, или Минервы, на острове Эгине, а в настоящее время находящихся в Мюнхенской Глиптотеке; для своих же «Пропилеев» он составил обширную статью о греческой литературе. В то же время Кудрявцев писал свое классическое произведение о «Римских женщинах по Тациту», а товарищ и друг его, профессор римской словесности Шестаков переводил на русский язык для «Пропилеев» греческие трагедии и римские комедии, постоянно обращаясь ко мне, как к самому близкому из всех его друзей, за советами и справками, как точнее и, вместе с тем, изящнее то или другое слово с греческого или латинского языка передать на русский, и притом  то с оттенком величия, важности церковнославянской речи, то с грубой простотою народного говора. Что касается до меня, то я, по своим путевым заметкам и по наглядным впечатлениям, вынесенным из Италии, составил для «Пропилеев» «Эстетический этюд о женских типах в изваяниях греческих богинь». Замечу мимоходом, что это очень тонкое и ловкое заглавие, вполне исчерпывающее содержание этой статьи, мне подсказал Катков.

Наш тесный кружок историко-философского отделения мало-помалу стал разбавляться профессорами и других факультетов. В моей памяти удержались следующие лица: Драшусов, профессор астрономии, иноземного происхождения: отец его имел французскую фамилию Suchard, т. е. Сюшар, а если французские буквы прочесть по-русски наоборот, будет Драшус, с прибавкою же окончания ов будет: Драшусов. Потом назову вам Ершова  профессора практической механики, который потом был директором Технического училище в Москве. Наконец припомню здесь и Ефремова, который читал в Московском университете лекции по всеобщей географии.

Особенного внимания в нашей среде заслуживает Линовский, польского происхождения профессор, не помню какого-то предмета из естественных наук, очень красивый молодой человек, высокий и стройный, любезный в обращении, внушавший к себе симпатию. По счастливой случайности в моих бумагах сохранилась его записка ко мне следующего содержания:

«Сделайте одолжение, Федор Иванович, приходите, если можете, ко мне сейчас после получения этой записки. Попов, Ефремов, Катков, Белевич и другие ваши знакомые сидят у меня и желают с Вами непременно повидаться. Приходите поскорее.

Для продолжения моего рассказа я должен теперь познакомить вас с одною очень интересною особою. Это была молодая вдова Карлгофа, попечителя Ришельевского лицея в Одессе. Я познакомился с ней довольно коротко у Александры Ивановны Васильчиковой, с которой она была в самых дружеских отношениях. Я принимал немалое участие в образовании двух сыновей Васильчиковых, из которых один, именно Александр Алексеевич, был потом директором Императорского Эрмитажа; сверх того, я читал лекции русской словесности ее дочери Катерине Алексеевне по вечерам в присутствии ее матери и госпожи Карлгоф. Именно этим-то и началось мое знакомство с этой последней особой.

Для продолжения моего рассказа я должен теперь познакомить вас с одною очень интересною особою. Это была молодая вдова Карлгофа, попечителя Ришельевского лицея в Одессе. Я познакомился с ней довольно коротко у Александры Ивановны Васильчиковой, с которой она была в самых дружеских отношениях. Я принимал немалое участие в образовании двух сыновей Васильчиковых, из которых один, именно Александр Алексеевич, был потом директором Императорского Эрмитажа; сверх того, я читал лекции русской словесности ее дочери Катерине Алексеевне по вечерам в присутствии ее матери и госпожи Карлгоф. Именно этим-то и началось мое знакомство с этой последней особой.