Бекас это вошь
Отстал от жизни, Вася! Бекас по буквам, это: БЕ ломор К анал А некдотчики С троят! Рассказчики по левому берегу, слушатели по правому. И у всех пятьдесят восьмая пункт десять!
Все смеются над подначкой, а Вася первый. Легкой души человек. По соседнему пути грохочет проходящий поезд. Едва стих его шум, как на станции послышались голоса. Кто-то торопливо хрупает по щебёнке вдоль состава к последнему вагону.
Экипаж, полундра! По местам стоять, с якоря сниматься! шепчет Седой. Через несколько минут могучий ФД дергает состав и железный лязг долго катится вдоль состава. Поднатужившись, ещё разок рванул состав железный «Федя», потом ещё раз, и проскальзывая в маленькие грязные окошечки товарного вагона, побежали по потолку и по ящикам жиденькие лучики света пристанционных фонарей. Постепенно разгоняясь, вагон погружается в грохочущую, кромешную тьму следующего перегона. В товарном вагоне, оглушенном своим грохотом, разговаривать трудно. Сидеть на ящиках не уютно из щелей сифонит ветер. Покурив, все забираются в тёплую берлогу, которую Седой называет кубриком. Погружаемся в солому и, прижавшись друг к другу, укрываемся телогрейками, хранящими специфические запахи казённых дезинфекций.
Глава 3. Людоеды
Серп и молот
смерть и голод.
(Ассоциации)Просыпаясь, слышу тихий разговор моих спутников, а открыв глаза, понимаю: уже день. Состав стоит. Выбравшись из кубрика, подползаю по ящикам к окошечку: вокруг равнина, заросшая кустарником. Неподалёку типовой дощатый железнодорожный барак, покрашенный коричневой краской и стандартное коричневое служебное помещение на четыре окна. Разъезд.
Просыпаясь, слышу тихий разговор моих спутников, а открыв глаза, понимаю: уже день. Состав стоит. Выбравшись из кубрика, подползаю по ящикам к окошечку: вокруг равнина, заросшая кустарником. Неподалёку типовой дощатый железнодорожный барак, покрашенный коричневой краской и стандартное коричневое служебное помещение на четыре окна. Разъезд.
Держи пайку, Рыжий! Седой протягивает ржаной сухарь и крохотный кусочек сала. А это пайка воды и подаёт мне жестяную кружку, наполненную на две трети. Мочи сухарь, заедай сало. Не взыщи за лёгкий завтрак. Вагон ресторан в другом поезде. А вода неизвестно когда колодец рядом, да днём нельзя закнацают с ведром усекут: в составе есть пассажиры.
Ни фига, я шкет не гордый, мне и щебёнка не в падлу, хорохорюсь я, хотя думаю, что при такой диете фигуру не испортишь, а, вот, ноги протянуть запросто.
Жисть у нас, как у Ленина: не кормят и не хоронят, шутит Вася и добавляет мечтательно: Эх, помянешь тут добром и лагерную баланду И напевает тихонечко на опереточный мотивчик:
Баланда, баланда, баланда
Тюремная отрада!
Баланда, мне лучшего не надо!
Ты чудо из чудес,
Ты наш деликатес,
Ба-ала-анда-а!!
А Седой, усмехаясь, с пафосом цитирует: «Привычка к простой пище укрепляет здоровье, делает нас сильными перед соблазнами роскоши и освобождает нас от страхов перед превратностями судьбы!». И поясняет: Эту мысль передал через своих учеников нам, гурманам, избалованным изысканностью лагерной баланды, философ Эпикур, живший за три столетия до Иисуса Христа!
В сереньком пасмурном свете, профильтрованном сквозь маленькие пыльные окошечки под потолком, я имею возможность рассмотреть своих спутников: чёрные зековские робы, головы наголо острижены, лица заросли щетиной. А у Васи, вместо щетины, беленький юношеский пух. А до чего красивы Васины глаза: огромные, голубые, ясные! И лицо Васи доброе, застенчивое, освещается изнутри спокойным сиянием глаз. Теперь-то понятно мне: почему Васины глаза так раздражали гомика садиста Хряпа. А когда улыбается Вася, то кажется, что от лучезарности его улыбки светлеет в полутёмном вагоне. Седой он и вправду седой. Странно смотрится его седина в сочетании с ловким, по юношески стройным гибким телом и совсем ещё молодым лицом. А Тарас, при дневном свете, оказывается ещё громаднее. Во всей его исхудавшей, но могучей фигуре, чувствуется огромная угрюмая силища, озлоблённая лагерем. Не без содрогания представляю я, как затрещат в его могучих ручищах, со страшными широкими ладонями, кости того, кто встанет на его пути.
Швартуйся к нам, Рыжий, приглашает Седой, садись тут и продолжает разговор: а раз нас в зоне не надыбали, то маракуют, что мы во мхи подались. Тем более, барашка ведём, значит, длинным путём идём, через северА. Мужики мы крепкие, дескать, рвём когти по мхам при доброй хавке! Путь дальний, но надёжный по гепеушной логике.
Куда барашка ведёте? Где он?! удивляюсь я. Все смеются, а Седой объясняет:
Говорят, в Африке, когда выпивают на троих, то двое пьют, а третьим закусывают. Мы не из Африки, но из тех мест, откуда чаще выбирают путь через безлюдную тундру. Для провианта, берут с собой ещё одного зека, чтобы в пути его схарчить. Его и зовут барашком. Тот, кого за барана берут, того не знает и за честь для себя считает, раз его авторитеты с собой в побег взяли. Барашка выбирают из молодых, наивных, вроде Васи. А чтобы он охотнее когти рвал, ему на зоне условия создают такие, что у него один выход коцы вязать. Видно, перст Божий, но у нас получилось всё в масть: каждый стукачёк на зоне знает, что у Васи один выход линять от Хряпа.