У нас в Полтаве тихо. Губернатор забрал все телеграммы. «Полтавский день» все-таки выпустил агентскую телеграмму с обращением Родзянка, перепечатав ее без цензуры из «Южного края». Но затем цензура не пропускает ничего. Где-то далеко шумит гроза, в столицах льется кровь. Не подлежит сомнению, что большая часть войск на стороне нового порядка. Говорят, казаки и некоторые гвардейские полки дрались с жандармами. Полиции нигде в Петрограде не видно.
А у нас тут полное «спокойствие» и цензура не пропускает никаких даже безразличных известий: какие газеты пришли, какие нет. Ни энтузиазма, ни подъема. Ожидание. Вообще похоже, что это не революция, а попытка переворота.
Слухи разные: Щегловитов и Штюрмер арестованы, все политические из Шлиссельбурга и выборгской тюрьмы отпущены. Протопопов будто бы убит, по одним слухам, в Москве, по другим в Киеве. Царь будто уехал куда-то на фронт и оттуда якобы утвердил «временное правительство». Наконец будто бы царица тоже убита
9 марта
Не помню точно, какого числа я остановил ежедневные записи В тот же день, когда написаны были последние строки, губернатор, задерживающий все телеграммы и грозивший «Полтавскому дню» трехтысячным штрафом за перепечатку телеграммы из «Южного края», вдруг отдал задержанные телеграммы агентства, и они были напечатаны. С этих пор события побежали с такой быстротой, что ни обсуждать, ни даже просто записывать их некогда.
Марта 24
Получил из Унген неожиданную телеграмму: «Из Ясс еду в Полтаву. Руководитель сорочинского восстания Николай Пыжов». Это, очевидно, тот таинственный Николай, который возбудил толпу в Сорочинцах до такой степени, что мужики арестовали станового, а когда явились казаки с исправником, то произошла свалка и исправника убили. Товарищ Николай, говорят, был в толпе, но когда началась стрельба, успел скрыться. 45 человек убито на месте, и, кажется, еще по разным местам было немало жертв. Одним словом товарищ Николай главная пружина «Сорочинской трагедии»27. Почему он счел нужным сообщить именно мне известие о своем прибытии не знаю. Не помню, чтобы мы где-нибудь встречались. И роли наши были весьма различны в самой трагедии.
Вчера (23-го) было собрание («вече») украинцев. Всякий национализм имеет нечто отрицательное, даже и защитный национализм слишком легко переходит в агрессивный. В украинском есть еще и привкус национализма романтического и бутафорского. Среди черных сюртуков и кафтанов мелькали «червоны жупаны», в которые нарядились распорядители. В таком жупане был седой старик Маркевич28 и молодой знакомый Сияльского..[4] с лицом не то немца, не то англичанина, в бакенбардах. Говорилось много неосновательного, а один слишком уж «щирый» господин договорился до полной гнусности: по его словам, «Украина не одобряла войны, а так как ее не спрашивали (а кого спрашивали?), то она свой протест выражала тем, что будто бы украинцы дезертировали в количестве 80 %». Я при этом не был (ушел раньше); если бы был, то непременно горячо протестовал бы против клеветы: узенькое кружковство навязывается целому народу и сквозь эти очки рассматривается и искажается действительность. Никакого представления о необходимости «спрашивать у народа» его воли перед началом войны у украинцев, как и у русских, конечно, не было, и украинский дезертир уходил не потому, что у него не спросили, а по разным побуждениям, не исключая малодушия и трусости. И уверение, будто украинский народ дал 80 % малодушных и трусов, есть клевета на родной народ «щирых украинцев», психология которых очень похожа на психологию «истинно русских».
Вернусь немного назад: 9 марта я получил следующую телеграмму:
«Временный комитет Государственной думы просит Вас по телеграфу прислать статью по вопросу о необходимости внешней победы для свободной России и о настоятельности скорейшего улажения несогласия и брожения в войсковых массах в отношении к офицерскому составу. Волнами от Петрограда идет брожение в умах солдат в связи с выпущенным советом рабочих депутатов приказом номер первый. Смущает единовременное появление приказов двух властей. Недостаточно ясна в сознании масс мысль о необходимости соглашения впредь до созыва учредительного собрания. Предположено напечатать Вашу и статьи видных членов Государственной думы по этим вопросам в виде отдельных выпусков для массового распространения. В случае согласия телеграфируйте текст. Таврический дворец, члену Государственной думы Герасимову».
В результате этого призыва явилась моя статья, которую кто-то озаглавил «Отечество в опасности»29. По этому поводу я получаю письма разного содержания, в том числе от непротивленцев, которые почему-то считали меня «продолжателем Л. Н. Толстого». Одно такое письмо я получил от Е. С. Воловика, который спрашивает: «Неужели есть такой мотив, во имя которого можно совершать дальше то ужасное, безнравственное дело братоубийства? Неужели есть такое обстоятельство, которое доказывало бы, что можно нарушить на время великую заповедь Не убий».
Я думаю написать статейку, в которой мне хочется ответить непротивленцам30. А пока, как материал, заношу свой ответ Воловику: