Старинные, но не стареющие каменные бабы возле исторического музея видели вдали что-то, видимое только им.
Знаешь, а ведь они смотрят туда же, куда истуканы на Острове Пасхи, сказал Вадик.
Я снова вышла из поезда, кажется, забыв поблагодарить проводницу Нет, в этот раз не забуду.
Те глазеют куда-то поверх барьеров, а эти перед собой. Мне те, пасхальные, нравятся больше.
Он снова не обнял меня по-прежнему из-за расстояния. Оно увеличивалось, когда он приезжал.
Как Надя? спросила я, переходя через пути по деревянному настилу. Этот вопрос был самым важным.
Он улыбнулся:
Придётся опять вести её в цирк. Не поймём, чем ей так понравились клоуны: ради клоунов она готова перетерпеть жонглёров и эквилибристов. Ужасно боится, чтобы у них что-нибудь не упало или чтобы они сами, не дай Бог, не упали, только бы дождаться этих неуклюжих субъектов с красными носами и такими же неуклюжими шутками. Мы надеемся, что чувство юмора у неё с возрастом изменится.
Больше всего любишь тех, кого нет, и то, чего нет. Я смотрела и смотрела на долгожданное море. Оно было в нескольких шагах от вокзала голубое, зелёное, серое, бирюзовое, разное и совсем не чёрное.
Нет, серый цвет мне не подходит, это цвет мыши, а мышей я боюсь даже больше, чем шторма.
Если бы я это сказала, Вадик скорее всего покачал бы головой и возразил:
«В мыши отталкивает не цвет, а суть».
Я бы согласилась.
Когда ваш очередной капустник?
Мы перешли дорогу и пошли мимо парка и памятника.
Я махнула рукой:
Временно приказал долго жить без Светки сложновато. Зато мы с Римкой решили выпускать журнал. Ну, и со Светкой, конечно, она у нас будет зарубежным автором.
Он не удивился и не нарушил расстояния.
Молодцы, снова готов участвовать. А деньги где возьмёте?
Чайки перекрикивались, перекрикивая прибой, такой же прилежный, какой была его хозяйка-гостья в школе.
Деньги не нужны. Он у нас в одном экземпляре на каждого автора.
Которая много, уже много лет назад, как ни старалась, написала «ц» вместо «стс».
Первый номер выходит на той неделе. Я тебе дам почитать. А дальше снова присоединяйся.
На площади перед вокзалом продавали чебуреки в такую жару. Надо будет прийти сюда зимой.
Больше всего хотелось мороженого. Нет, не больше а только мороженого, больше ничего. Желательно фруктового в шоколаде.
Смотри, наш снова не занят! обрадовался Вадик.
Один человек это тоже толпа, если этот человек не ты сам. Хорошо, что столик действительно не был занят.
Небо казалось мне огромной счастливой каёмкой, растёкшейся по своему бескрайнему блюдечку. И запах чебуреков исчез вместо них неназойливо пахли шарики мороженого: голубой прибоем и каёмкой, жёлтый утренним пляжем, ещё не тронутым морской водой, или давным-давно утерянной монеткой; белый сравнение со снегом было бы таким же банальным, как с чистым листом, если бы чистый лист был и вправду белым. Но ведь лист, на котором ничего не написано, бесцветный, что в нём белого?
«Ты согласен?»
Вадик улыбнулся мне. Он никогда не был толпой.
Я знала, что нужно идти домой, и домой хотелось. Но не хотелось сильнее. Сильнее всего хотелось в детский садик, забрать Даню и идти с ним не спеша, отвечая на все его «почему». Надеюсь, бесконечные. И рассказывать ему об английской кошке, поехавшей в Лондон, чтобы посмотреть на королеву, а вместо этого загнавшую под стул перепуганную до кончика хвоста мышку.
Сегодня на площади вдруг услышал «Миледи дАрбанвиль».
Не может быть! Разве её кто-нибудь знает, кроме нас?
Он отставил мороженое, чтобы рассказать.
Иду к тебе и вдруг вижу: парень поёт и играет на обычной гитаре, совсем даже не электрической. Поёт почти как Кэт Стивенс, даже лучше, если можно. Произношение совершенно британское, никакого Манхэттена, не говоря уже о Бронксе. Я дослушал до конца, пару человек бросили монетки ему в саквояж. Интересно, Кэту Стивенсу бросали?
Я отодвинула мороженое и начала нашу игру:
Медсестра была француженкой. Её родители дворяне в пятом или десятом поколении, отсюда буква «Д». Правда, её пра-пра- бабушки и дедушки давным-давно обеднели, ещё при Людовике XIV, поэтому «д» стало маленьким, на первый взгляд почти незаметным. Но только на первый потому что те, кто первым взглядом не ограничивается, видели, что она заслуживает самого большого «Д» Она его выходила, и он хотел посвятить ей весёлую песню что-то в стиле рок-н-ролл «Круглые сутки», или, как говорят не лучшие мои студенты, «Вокруг часов», но она заразилась от кого-то из больных, и песня получилась грустной
Доев растаявшее мороженое, Вадик продолжил мой рассказ.
Они вышли из «Красной Мельницы» на улицу Пигаль. Улица была грязная и потому грустная, как песня в твоём рассказе, но они этого не замечали, как не замечаешь других столиков, если твой не занят. Просто поднялись на Монмартр по-моему, в то кафе, в которое зашли молодые люди из «Автобуса», оно как раз там. Её звали Анн фактически как тебя. Она была канадкой, работала в бюро путешествий. Они заказали горячий шоколад или, говоря менее романтично, какао Нет, в Париже это действительно горячий шоколад. Он распечатал пачку сигарет, рисунком немного похожую на твой значок. Анн взяла его за руку и сказала: