Зажмурившись, Вилли полюбовался своим возможным полетом. Ноги как у финиширующего велосипедиста, лицо и руки во множественных порезах. Хотя, вероятно, бултыхать ногами он не будет. Лететь вниз - дело привычное - что с парашютом, что без. Не дай только Бог угодить на какого-нибудь случайного пешехода. То-то будет причитаний в газетах: "свихнувшийся эмигрант-камикадзе убивает невинных ситизен..."
Качнув головой, Вилли отверг и этот вариант. Пошлая это шутка сигать из окна. Да и на кого он будет похож там, на лощеном европейском тротуаре? Мокрое месиво без лица, без единой целой косточки, с расколотым черепом и выпученными от внутреннего кровяного удара глазами. А если поблизости окажутся дети?.. Его передернуло. Вода в ванной зажурчала звонче, на более высоких тонах закричали соседи за стеной.
Вилли снова погладил заросший подбородок, ногтями попытался уцепить какой-нибудь волосок, но не сумел.
Однако, мыслеохотливый сеньор, этак вы ни к чему не придете! Если уж действовать, то действовать решительно, без раздумий. Несколько оживившись, Вилли в последний раз обежал глазами комнатку. Через час-другой сюда заявится посыльный от хозяина и принесет розовую квитанцию счета. А чуть позже, вполне возможно, ворвутся гаврики из казино и ножами начнут полосовать по груди и по спине. Кажется, его долг у них до сих пор на счетчике. Сколько же всего там набежало?..
Не очень искренне зевнув, он посмотрел на столик, где внушительной пирамидкой лежали таблетки асептозола. Хитрец, ничего не скажешь! Заранее предусмотрел все. А может, не предусмотрел - предощутил. Мозг в подобных обстоятельствах мало чего стоит... Прозорливый Вилли застенчиво вздохнул, укрывшийся в недрах души Виктор грозно выругался. Как бы то ни было, но средством для трусов они запаслись заранее, еще не зная, воспользуются этим или нет.
Итак, средство для трусов! Поздравляем, сеньор, от всей души поздравляем!..
- И что с того? - с вызовом спросил он. Голос в пустой комнате прозвучал неожиданно громко. Даже крики за стеной на мгновение стихли.
В самом деле, бегство из жизни - всегда трусость. Это почти аксиома. Так почему же не воспользоваться соответствующим снадобьем? Не каждый сумеет, как Хемингуэй...
Вилли придвинул поближе графин с водой и потянулся к таблеткам.
- Не опоздать бы, - Люк бросил взгляд на часы и дробно пристукнул каблуком. Это была его первая операция и он заметно нервничал.
Таппи намеренно неторопливо пошевелился у стены, меняя позу, рассеянно прищелкнул пальцем по висевшей на поясе рации.
- Не спеши, парень. За ним наблюдают в четыре глаза. Когда будет пора, тебе скажут. А до того времени...
Его перебил короткий гудок рации.
- Внимание, восьмой и четырнадцатый! Немедленно ответьте!..
- Мы здесь, Рупперт, - Таппи поднес рацию к губам. - В десяти шагах от его комнаты.
- Так вот, он почти готов, ребята. Еще немного, и отбросит копыта. Малькольма я уже выслал. В общем, вперед, мальчики!
- Ясно. - Отработанным движением Таппи зафиксировал рацию на кожаном поясном ремне.
- Ключи были заготовлены заранее, и дверь высаживать не пришлось. Ворвавшись в номер, они миновали темный узкий коридор и набросились на человека, полулежащего на диване. Темный загар, серебряные виски - они попали туда, куда нужно. Громко икая, Вилли Пицеренко силился отхлебнуть из стакана. Глаза у него успели помутнеть, на непрошенных гостей он даже не обратил внимания. Выбив посудину из рук самоубийцы, Таппи рывком подтянул мужчину к себе, животом ловко уложил на колено.
- Какой-нибудь тах, живо!
- Сколько он их уже сожрал, интересно? - шумно пыхтя, агент подставил пластиковую посудину и покосился на стол, где оставалось всего несколько таблеток. - Давай, парень, напрягись. Потом будет легче.
Люк попробовал надавить потерпевшему на поясницу, но неожиданно пробудившаяся жертва с мычанием лягнула его в живот. Следующее, что сделал Вилли, это ухватил за ступню агента, видимо, пытающегося заставить его сблевать в собственном номере, и с силой крутанул вокруг оси. Исторгнув изумленный вопль, Таппи упал. Влетевший в комнатку с чемоданчиком и шприцем наготове Малькольм в нерешительности попятился.
- Долг вам нужен, да?.. - криво улыбаясь, Виктор шагнул навстречу. Я вам все верну, гады! Сполна верну!.. - шатаясь, как пьяный, он сделал еще один шаг и рухнул на старенький коврик.
- Ну и буйвол! - Таппи, потирая ногу, поднимался с пола. С любопытством глянул в сторону Люка. Тот был в порядке, но тоже держался за живот. - Стало быть, не ошиблись - взяли того, кого нужно. Давай, Малькольм, действуй.
Он все еще не понимал, что им понадобилось от него. Лишь догадывался, что спасение в гостиничном номере они организовали не зря. То есть, в самом начале он вообще об этом не задумывался. Слишком уж плохо себя чувствовал. Ему промыли желудок, напичкали антибиотиками, и около суток Виктор провел без сна, исходя потом, содрогаясь от мучительных спазмов. Размышлять над смыслом происходящего Виктор (а теперь он был Виктором и только Виктором, потому что снова жил и хотел жить) начал только сегодня, когда боли наконец отступили и он впервые самостоятельно прошествовал по длинному больничного цвета коридору.
Чем можно напугать человека, еще совсем недавно покушавшегося на свою жизнь? Оказывается, есть и такие вещи. Кто-то в больничной палате вполне серьезно назвал его донором. Нельзя сказать, чтобы душа у Виктора ушла в пятки, но мысленно он тут же поджался. В руках невидимых барабанщиков замелькали стремительные палочки, организм играл всеобщий сбор. Как всякий обыватель, он был наслышан об ужасах подпольных трансплантаций. Бессердечные охотники бродили черными призраками среди беспечного населения, выискивая наиболее здоровые экземпляры. Он подходил по всем параметрам - не наркоман и не калека, безработный эмигрант с минимальным количеством знакомых, человек, о котором не всполошатся родные и близкие. Так или иначе, но мысль о подобных вещах вызывала у него дрожь и омерзение. Приведись ему выбирать, он, не колеблясь предпочел был выстрел в упор, нежели шанс превратиться в объект кражи живых органов. Кости, глаза, кожа, почки, селезенка, сердце... Честно говоря, в подобные преступления он все еще не верил, столь черными они ему казались. Вот кого он сам, опустившийся на войне до самого страшного, согласился бы уничтожать десятками и сотнями. Суд для таких, кто без содрогания взрезал на прозекторских столах похищенных детей с их нежно-розовыми внутренностями, способными омолодить какого-нибудь разжиревшего мафиози, Виктор считал недопустимой роскошью. Потому что есть грешки и есть грехи, и преступление-поступок значительно отличается от преступления-ошибки. Первых карают, вторых только осаживают.