Он зачем-то залез в фуру и осмотрел пустой кузов, словно это могло объяснить ему, что же произошло. Почему-то стало особенно обидно за порванный при погрузке плащ. Он хотел пнуть в сердцах этот проклятый крюк. Но крюка не было. Томас даже ощупал кузов. Не было крюка. И дырки от него не было.
И тут до него дошло. Это была другая фура. Такого же цвета, такой же марки, с теми же белорусскими номерами. Но — другая. И подменить ее могли только на таможне в Валге.
Только теперь Томас понял, почему так злобился на него Краб. Мошенник может снисходительно относиться к обутому им лоху, но бандит всегда ненавидит того, кого грабит. Убийца всегда люто ненавидит жертву. Потому и исходил волнами злобы Краб. Потому что он кинул Томаса. И с самого начала знал, что кинет. И за так получит его квартиру.
Томас взъярился. Он не стал дожидаться водилу. Что он мог сделать этому белорусскому бугаю? Томас кинулся домой, похватал шмотки, выгреб из загашника оставшиеся бабки и запер студию на все замки. Предупредив соседей, что уезжает по делам на неопределенное время, вскочил в свои «Жигули» и рванул из города.
Он поклялся себе: не видать Крабу его студии. Расписка на тридцать штук? Но в ней ничего не было про квартиру. Внаглую не вломишься — соседи тут же позвонят в полицию, а таллинская полиция в последнее время взялась за дело очень серьезно. Подашь в суд? Да судись, судись!
Но Томас знал, что Краб судиться не будет. Он сделает по-другому. Его люди отловят Томаса и заставят подписать документы на передачу квартиры. Для этого есть много способов, и все способы они знают. Но ты сначала меня отлови!
Это было неразумно. Правильней было пойти к Крабу и попытаться выторговать у него хоть малость, хоть комнату в коммуналке. Но Томас понял, что не может так поступить. Иначе он будет презирать себя до конца жизни. И в душе его теплилась надежда, что Всевышний, покарав его так жестоко, все же явит к нему милость от безграничных своих щедрот. А вдруг Краба взорвут в его «мерседесе», как время от времени взрывали бизнесменов и покрупней его? А вдруг сам сдохнет от жадности и злобы? Или произойдет еще что-нибудь. У Бога всего много. Главное же сейчас — скрыться.
Для Томаса наступили тяжелые времена. Сначала он жил у приятельницы на зимней даче на побережье Пирите. Потом перебрался к другой, в Вяйке-Ыйсмяэ — таллинские «Черемушки». Чтобы подольше растянуть оставшиеся бабки, «бомбил» на своей «двушке»: возил «челноков» с их бесчисленными баулами, крестьян на рынок. Иногда удавалось прихватить пассажира на вокзале или в аэропорту. Тут приходилось быть очень осторожным. Этот бизнес давно уже был схвачен и поделен на сферы влияния, а прописываться Томас не хотел — могло дойти до людей Краба.
Но извоз вскоре пришлось прекратить. Томаса несколько раз останавливали для проверки на дорожных постах. И хотя отпускали, очень ему не понравилось, что менты перед этим куда-то звонили. Кому они звонили? Зачем? И главное — отпускали без штрафа, хотя для любого дорожного полицейского не снять с явного «бомбилы» хотя бы сотню крон — это все равно что опозорить честь мундира.
Однажды он рискнул и поздно вечером, дворами, подобрался к своему дому. И обнаружил под окнами студии красную «Ниву» с некрашеным черным капотом, а в ней — нещадно зевающего мордоворота. Это был охранник Краба. Его квартиру пасли.
Томас уехал из Таллина. По газетному объявлению нанялся сторожем садово-огороднического кооператива под Маарду, поселился в зимней избе-сторожке и безвылазно сидел там, выбираясь не чаще раза в неделю в поселок, чтобы затариться едой и паленым «сучком». Ничего лучше он позволить себе не мог.