Милиционер, хоть и не понял ни слова,
тут же отпустил девушку, и они оказались, наконец, в стороне от давки, шума и почти непомятые. И тут Майкл неожиданно для самого себя предложил
этой девочке подвезти ее до дома.
В Москве, если девушка соглашается сесть к вам в машину, значит — она соглашается на все. И в тот момент, когда небрежное "Я имею машину.
Хотите, я подброшу вас домой" почти автоматически слетело у Майкла с языка, он тут же и пожалел об этом, но подумал, что сейчас она откажется и
ситуация будет исчерпана. Девочка согласилась и, Майкл видел, согласилась без задних мыслей, без подтекста, а просто кивнула ему в знак
согласия, сама еще находясь не здесь, на тротуаре Ленинградского проспекта, а среди шума и давки беснующегося Концертного зала. Или во власти
суровых и горьких песен этого Розенбаума... И только когда они подошли к "Мерседесу" Майкла, в ее глазах появилось сомнение.
— Вы... Вы, правда, иностранец? Я думала, вы мусору просто так по-английски сказали, чтобы он отвязался...
— Да, — сказал Майкл жестко, словно мстя ей за то, что сам же ее стеснялся до начала концерта.—Я американец. Это плохо?
— Нет, что вы! — она снисходительно улыбнулась. — Просто я думала, что вы латыш или эстонец... У вас акцент... — И села в машину.
— Где вы живете? — спросил он.
— В Черемушках. Это далеко. Я, пожалуй, на метро поеду. Только вот... — и она опять полезла в сумочку за деньгами.
— Черемушки — это мне по дороге, — перебил он и тронул машину. — Но умоляю: закройте свою сумку!
Черемушки — построенный еще при Хрущеве рабочий пригород Москвы с облупившимися теперь от старости пятиэтажными домами — были, говоря
строго, куда дальше, чем дом на Ленинском проспекте, где жил Майкл, но в той же юго-западной стороне Москвы. По дороге Майкл выяснил, что
девочку зовут Поля, что ей пятнадцать с половиной лет, что она учится в музыкальном училище на хоровом отделении, мечтает стать оперной певицей,
знает всех американских и европейских звезд хард-рока, а в Москве живет всего третий месяц — папу, офицера связи, перевели сюда из Херсона,
небольшого порта на Черном море...
Нужно ли говорить, что сочетание трогательной зеленоглазой юности с совершенно взрослой эрудицией и категоричными суждениями обо всем —
музыке, поэзии, политике и даже погоде — увлекли Майкла уже всерьез, глубоко — так, что он сам себе удивлялся. Две недели они встречались почти
каждый день, бродили, разговаривая часами, по заснеженной Москве, отогревались в ночной дискотеке гостиничного комплекса Армана Хаммера, дважды
сходили в Лужники на концерты новых английских звезд софт-рока, а затем... "Сегодня я буду завтракать у тебя", — бросила ему Полина однажды
вечером, явившись на их традиционное место свиданий у метро Маяковского. И тут же заговорила о чем-то другом, а Майкл... Он даже огорчился —
черт возьми, вот и весь роман, а он-то, как говорят русские, тянул резину, бродил, как романтик, по холодной Москве, слушал лялькины лекции о
Пастернаке и Высоцком... А она такая же, как все, хоть ей и 15 с половиной лет...
Ночью оказалось, что она девственница. Майкл замер, оторопев, даже приподнялся на руках над ее полудетским телом. "Господи! — пронеслось у
него в мозгу.