«Властителями Вселенной» назывались жуткие, ярко раскрашенные пластиковые уродцы, четыре в коробке, которыми любила играть его безупречная во всех прочих отношениях дочь. Похожие на нордических богов, развивающих мускулатуру, они носили какие-то дурацкие имена: Дракон, Ахор, Рыжегрив и Блутопг — и были на редкость безобразны, даже для пластиковых игрушек. Тем не менее однажды в состоянии эйфории после заключения сделки по беспроцентным облигациям, принесшей ему 50000 долларов комиссионных, — вот просто так, снял трубку, переговорил, и готово! — ему на ум пришло это название. На Уолл-стрит он и еще несколько ему подобных — сколько всего? триста, четыреста человек? пятьсот? — стали… именно что «Властителями Вселенной». Для них не существует пределов! Понятно, что он не обмолвился насчет этого ни одной живой душе. Не такой дурак. Но выражение «Властитель Вселенной» постоянно вертелось у него в голове. И вот, пожалуйста, «Властитель Вселенной» сидит на полу в обнимку с таксой, повязанный добротой, совестью и логикой… Почему бы ему, раз он «Властитель Вселенной», не объяснить жене просто и ясно: послушай, Джуди, я тебя по-прежнему люблю, и люблю нашу дочь, и наш дом, и наш образ жизни, и не хочу ничего менять, просто я, «Властитель Вселенной», — еще вполне молодой мужчина в соку и заслуживаю время от времени большего под настроение.
…Но он знал, что никогда в жизни не осмелится облечь такие мысли в слова. И поэтому в душе у него стала подниматься досада на жену. Сама же затеяла, разве нет?.. Эти дамочки, с которыми ей теперь нравится водить дружбу… не женщины, а… ходячие рентгенограммы, пришло ему вдруг в голову. Такие тощие, все ребра видны, как на рентгене… Прозрачные на просвет. Болтают про интерьеры и ландшафтную архитектуру!… Посещают спортивные занятия, натягивая на поджарые ляжки лайкровые тренировочные трико… А что проку-то? Проку же — ноль! Достаточно поглядеть, какое у нее худое лицо, какая тощая шея… Он представил себе женину шею и лицо… Костлявая, что правда, то правда… Вот тебе и спортивные занятия. Она такая же, как они все.
Собравши всю свою досаду, он наконец сумел распалить в себе знаменитую ярость Мак-Коев. Кровь бросилась в лицо. Набычился. И сквозь крепко сдавленные зубы простонал: «Джууууди!» А потом, подняв сведенные в щепоть три пальца левой руки, играя желваками скул и пламенея взором, произнес:
— Слушай… Я намерен — выйти-с собакой… И я — выйду — с собакой… Ясно?
Еще не договорив, он почувствовал, что перебрал, что взял несоразмерно серьезный тон, но пойти на попятный было выше его сил. В конце концов в этом и есть секрет знаменитой ярости Мак-Коев, прославленной по всему банковскому миру… и повсеместно: в любой мелочи не давать слабину.
Джуди поджала губы. Тряхнула головой.
— Пожалуйста. Делай как знаешь, — проговорила она без выражения… Повернулась, пересекла холл и взошла по великолепным ступеням.
Шерман, как был на коленях, смотрел ей вслед, но она не оглянулась. Делай как знаешь. Он взял над нею верх. Долго ли умеючи. Но победа не принесла удовлетворения. Еще один спазм совести.
Властитель Вселенной поднялся с пола и, не выпуская собачьего поводка, изловчился напялить плащ, старый, но несокрушимый английский макинтош с разрезом сзади и массой карманов, хлястиков и пряжек. Купленный у «Кнауда» на Мэдисон авеню. Раньше Шерман считал, что поношенный вид этой вещи — как раз то, что надо. Но теперь начал сомневаться. Дернув за поводок, он потащил таксу через площадку и нажал кнопку лифта.
Два года назад кооперативные владельцы дома приняли решение: чем платить за круглосуточное дежурство при лифте 200000 в год ирландцам из Куинса или пуэрториканцам из Бронкса, лучше перейти на автоматику. Сейчас это было Шерману как раз кстати.