И вдруг — чудо! Мостовая свободна, совсем близко светлый тротуар и высокие желтые дома, неподвижные, даже на вид теплые от солнца, смотрят на нас добрыми окнами.
Я выдернула свою руку из маминой и — перед потоком — к спасительному тротуару, к огромным спокойным домам, которые смотрят на нас добрыми окнами. Водители, шоферы и кучеры, наверное, глазом не успели мигнуть, понять, что это такое синее, мелкое мелькнуло перед ними, а я уже на тротуаре, в полной безопасности, смотрю, как сквозь бегущие лошадиные ноги, в просветах между колесами машин, мелькают мама и Наташа с застывшими от ужаса лицами.
Пытаясь не терять их из виду, я пячусь и пячусь к стене дома, желтой, теплой от солнца. Ветер рвет на мне синюю матроску, пронизывает насквозь кофточку, сорочку, юбку.
Я пячусь и пячусь, чтобы прижаться к теплой стене. И вдруг лечу неведомо куда. Лечу, лечу и опускаюсь на что-то белое, мягкое. И вижу совсем рядом уши. Сижу на чем-то и смотрю, как эти уши краснеют. Потом вижу черные кудрявые волосы, чей-то затылок. Я сижу на плечах у кого-то в белом, держусь за его шею. Молча начинаю потихоньку спускаться с чьей-то белой спины. Сандалии забрались в чей-то карман. Кто-то — и тоже молча — достает мою ногу из кармана, тихо помогает соскользнуть по собственной спине вниз на покатую шероховатую доску. Доска спускается глубже, глубже, и зеленые шары медленно катятся по этой доске, скрываются в черном отверстии.
Я держусь за край потрепанной штанины. Мимо большого рыжего башмака катятся и катятся вниз зеленые капустные кочаны. Мы неподвижно и молча приходим в себя. Наверное, дяденьке не каждый день сваливаются с неба на голову девочки в синих матросках.
Вдруг становится темней. В голубом светлом проеме на фоне бегущих облаков узнаю два лица — Наташино и мамино. Милые, теплые, родные лица. Я протягиваю к ним руки. Наташа протянула ко мне свои. Но темная мокрая кирпичная стена была слишком высока. И тогда красный дяденька вытер о белый халат свои большие красные ладони в темных трещинах, поднял меня, поставил на широкую доску и осторожно переправил наверх.
И пока мама говорила всякие благодарные слова красному дяденьке, мы с Наташей молча отошли и прислонились к теплой стене дома, в котором был подвал для хранения овощей.
ПАПИН ПИСЬМЕННЫЙ СТОЛ
Когда мы были дома одни, Матрешенька занималась хозяйством: мыла, стряпала, убиралась, а мы сидели за каким-нибудь столом: большим обеденным в столовой, письменным папиным в кабинете, или за нашим столом в детской, в зависимости от того, какой стол был уже убран и в какой комнате было вымыто, и рисовали.
А под папиным столом мы с Наташей иногда сидели и шепотом играли. Письменный стол был очень удобен для игры. Играть под столом можно было во что угодно и очень интересно. Там получался маленький домик. Если захочешь выпрямиться, то не сможешь, в домике под столом можно было только сидеть и ползать. Там были две блестящих коричневых стены, зеленая настоящая стена и деревянный желтый потолок. А дверь можно было повесить — заткнуть в верхний ящик или закрыться большим креслом.
Вот вошла Матрешенька. Думает, мы в прятки играем. А мы играем в комиссию.
— Погодите, гражданка! — строго говорим мы Матрешеньке, — вас вызовут.
Чего-чего не было в папином письменном столе! Мы-то хорошо знали. Правда, папа запирал его иногда, но Матрешенька знала, где ключи, и открывала нужные ящики. И мы аккуратно перебирали бумаги. Это были не очень интересные ящики, но там попадались чистые листы бумаги, мы вытягивали их и радовались вместе с Матрешенькой, звали ее для этого из кухни. Бумаги для рисования нам не хватало всегда.
Ящик, где были гвоздики, шурупчики, проволочки, гайки, был интересен, но не очень.
Ваша оценка очень важна
Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- РњРѕР№ Р В Р’В Р РЋРЎв„ўР В Р’В Р РЋРІР‚ВВВВВВВВРЎР‚
- Viber
- Telegram