Тут и Сергий его хохот услышал. И будто взбеленился, возгневался:
О пень рвите ирода!
Павшие лошади вскочили, ушибленные всадники, кряхтя, сёдла поправили, сели верхом и уж было повезли оборотня по двору галопом, пропуская между собой листвяжный высокий пень. Ещё бы миг, и впрямь порвали, но тут на пути возникла невысокая фигура старца в холщовом вольном подряснике, с двумя посошками. Шёл калеченный, едва полусогнутыми ногами перебирая и никак воли своей не выказывая. Однако кони разом осадили прыть, встали и словно в стену уперлись.
Конокраду три сажени оставалось до пня ехать.
Отшельник редко являлся из келейки своей, тем паче на глазах братии. Многие думали, увеченный старец и ходитьто не может; тут же явился на подворье, качается, но идёт само по себе невидаль!
Встал возле оборотня, согнулся, опершись подмышками на посошки.
Чей будешь, гоноша? спросил шелестящим, ветреным голосом. Из каких далей занесло?
Разбойник пыл свой дерзостный поубавил, взор яростный пригасил.
Встал возле оборотня, согнулся, опершись подмышками на посошки.
Чей будешь, гоноша? спросил шелестящим, ветреным голосом. Из каких далей занесло?
Разбойник пыл свой дерзостный поубавил, взор яростный пригасил.
Ничей! огрызнулся с заглыхающим вызовом. Сам по себе. Вольный!
Ослаб никаких чувств не выказал, будто ничего иного и не ждал.
Верно, признал засапожник, заключил. Искусился
Конокрад верёвки подтянул к себе, снял удавки с лодыжек и на ноги вскочил. Тут сначала Сергий, за ним и вся братия подтянулась. Стоят поодаль, стригут глазами, дабы не удумал какой пакости стрекача дать или, хуже того, напасть. Кудреватый с кнутом на изготовку
Пускай одёжину дадут, срамоту прикрыть, неожиданно молвил пленник, отводя взор.
Дайте ему покров, велел старец. Коль волчий утратил.
На оборотня вместо одежды дерюжку накинули. Тот завернулся и лишь тогда прямо взглянул.
Чего вам надобно от меня?
Из каких мест к нам прибежал? миролюбиво спросил Ослаб. Не видывал ещё эдаких ражных в здешних краях. Ни старых, ни малых
Покуда нагим стоял, вроде спеси поубавилось в молодце, а тут вновь приросло.
Ты, старче, отпустил бы меня подобру, сказал с угрозой. Всё одно уйду!
За шалости кто ответит? вмешался Сергий. Сколько уже кобылиц свёл? Без малого две дюжины угнал!
Пускай твои пастыри не зевают! огрызнулся конокрад. И труса не празднуют. А то выйду на промысел, они в кусты. Мне и забавно!
У меня конь застоялся в стойле, вдруг сказал старец. Промять бы его, да никто войти не может. Выведешь моего красного?
А скажешь, откуда наперстный засапожник, выведу!
Скажу, выводи.
Пришли они к келье отшельника, отрок в щёлку воротную поглядел на коня и говорит:
Звероватый у тебя конь, старче. Не видал ещё таковых Поди, лягается больно?
Войди, так узнаешь.
Тебе как его вывести? Задом или передом?
Как хочешь.
Конокрад забормотал, загундосил некую припевку, крадучись, бочком проник в стойло и воротицу за собой притворил. Иноки вкупе с Сергием в догадках теряются: что старец замыслил? Постояли, послушали: оборотень что то пошептал, конь копытами постучал, переступая, и вроде тихо. Ну и прильнули ко всем щелям. И тут вдруг передняя рубленая стенка стойла слегка пошатнулась и вылетела, ровно не бревенчатая была, а из соломы сложена. Глядь, отрок уже верхом сидит и босыми пятками пришпоривает:
Н-но, красный! Эко застоялся!
И давай жеребца кругами окрест гонять, то вскачь поедет, то шагом или на дыбы поднимет и танцует, выхваляясь. Ослаб взирает молча, но игумену не понравилось, грозным голосом припугнуть вздумал:
Признавайся, куда кобылиц свёл?
Никуда и не водил, поребячьи незамысловато оправдался разбойник, гарцуя на жеребце. Порезвился да на поле оставил!
Старче, врёт он! возмутился Сергий. Иноки окрестности изведали
ничего не нашли!
Конокрад опять дерзить начал:
Искали плохо. Они до сей поры в тумане и бродят Слепошарые вы, душевидцы!
Забавы ради кобылиц крал? вмешался старец.
Да ведь надобно, чтоб кровь разыгралась, конокрадство это ведь тоже ловчий промысел! Тоскливо мне в ваших краях, одни леса кругом и монахи, не разгуляться. Да и народишко пугливый, как солевары в Дикополье. Я тут у вас затосковал, живу, ровно сей жеребчик застоялый
Руки и ноги у Ослаба были изувечены, однако короткая и могучая шея выдавала былую мощь и удаль. Поэтому он и подавал знаки головой кивнул в полуденную сторону:
Знать, из Дикополья к нам явился?
Оборотень взвил коня на дыбки, наступая на отшельника.
Из Дикополья!
И что там ныне?
Орда злобствует
Старец не дрогнул, хотя копыта коня молотили воздух у самой головы.
По какой надобности забрёл, гоноша?
Тот спешился и встал перед Ослабом, словно с повинной.
Матушку ищу, вдруг признался. Бросила меня, сирым вырос, родительской опеки не изведал.
Насторожённые иноки всё ещё поломанное стойло рассматривали и диву давались. А тут както враз присмирели, непонимающе запереглядывались: дескать, о чём это толкует конокрад? И отчего суровый старец к нему так снисходителен? Кудреватый кнут сложил, за опояску сунул, хотя всё ещё бдел, перекрывая путь к лесу.
В степи волчица вскормила? продолжал участливо интересоваться Ослаб. Вкупе со щенками своими?