– Ах ты господи! – в сердцах воскликнул полковник Шелепов, и рука его сжалась в пудовый кулак, комкая узорчатую скатерть. – Твоя правда, княжна, не научен я хитрить, сроду это у меня не получалось. Оттого и в полковниках по сей день, хотя сверстники мои давно армиями командуют. Да и пустое это дело – с тобой хитрить. Вишь, как ты все мои хитрости по полочкам разложила – и про опекунов, и про замужество… Не знаю, как и сказать-то тебе. Понимаешь, приключилась у нас в N-ске прескверная история…
И полковник, упорно глядя в скатерть, без утайки рассказал Марии Андреевне, какая скверная приключилась история в захолустном уездном городишке, где был до недавнего времени расквартирован вверенный ему драгунский резервный полк и где, между прочим, проживал предводитель уездного дворянства и опекун княжны Вязмитиновой граф Федор Дементьевич Бухвостов.
* * *
А история и впрямь вышла скверная и даже более того – темная.
Началась она с того, что, сидя как-то вечером в клубе за картами, полковник Шелепов заговорил с партнерами об охоте. Намедни им был получен приказ не далее как через неделю свернуть все полковое хозяйство и скорым маршем выступать в Польшу, дабы сменить на передовых позициях понесший большой урон от неприятельской артиллерии полк гвардейских кирасир. Известие это было встречено драгунами Шелепова с большим воодушевлением, поскольку они не были в деле с самой Бородинской баталии и успели уже основательно соскучиться по настоящей драке. Сам полковник, хоть и был уже далеко не молод, тоже радовался случаю еще разок обнажить саблю, прежде чем французские орлы окончательно склонят свои клювастые головы перед русскими знаменами. И вот в предчувствии похода, лишений и даже, может быть, геройской гибели на чужой земле полковник во всеуслышание высказался, что недурно было бы напоследок организовать хорошую охоту, неважно, на кого именно, хотя бы и на уток.
Сидевший против него Федор Дементьевич Бухвостов отозвался весьма пренебрежительно об этой затее. Это никого, в общем-то, не удивило: граф был грузен, тяжел на подъем и не садился в седло вот уже лет десять, предпочитая нежить свое круглое, будто бы составленное из свежевыпеченных хлебов тело на мягких волосяных подушках рессорной коляски.
– Знаю я вашу охоту, – затягиваясь толстой сигарой и выпуская колечками дым, заявил он. – Пятьдесят человек верхом, с собаками, с дворней, а то еще и с обозом, целый день гоняются за одним несчастным зайцем. Поля потопчут, лошадей загонят, собак перекалечат, затравят этого своего зайца до смерти, а потом сядут в поле, прямо на землю, и непременно выпьют по ведру водки каждый в честь знатного трофея. Славная забава, ничего не скажешь! Нет, Петр Львович, друг ты мой сердечный, года мои не те, чтобы дурака валять.
Вот тут-то полковника Шелепова и попутал бес. Да оно и понятно: прежде всего, на руках у него была какая-то разномастная мелочь – ей-богу, один сор, а не карты, – так что Петр Львович до смерти обрадовался возникшей возможности затеять диспут и тем самым хотя бы на какое-то время оттянуть неизбежный проигрыш. Выкатив могучую, блистающую орденами и лентами грудь, Петр Львович грозным басом объявил:
– Ты, друг мой, ври, да не завирайся. Какие ты видал на охоте обозы?
Слово за слово завязался спор. Игроки, дворяне из местных и служившие под началом Петра Львовича драгунские офицеры, побросали карты и, не принимая участия в споре, с живым интересом наблюдали за ходом словесной баталии. Федор Дементьевич, давно уже оставивший армейскую службу и имевший весьма легкий, чтобы не сказать легкомысленный, нрав, вел дискуссию в шутливом тоне. Зато Петр Львович, привыкший командовать на плацу и перекрывать своим голосом рев сражений, шутить не любил. По мере того как его горячий нрав мало-помалу брал верх над светскими манерами, голос полковника все возвышался и к концу спора более всего напоминал басистый рык осадной мортиры, бомбящей стены неприятельской крепости. Федор Дементьевич постепенно тоже не на шутку распалился и отвечал на мортирный грохот полковника все громче и язвительнее, пока его ернический тенорок не поднялся до пронзительного, как свист пролетающей картечи, режущего слух фальцета.
Впрочем, до настоящей ссоры у них так и не дошло, да и дойти, конечно же, не могло. Все присутствующие были об этом превосходно осведомлены, и никто из них не испытывал ни малейшего волнения даже тогда, когда казалось, что вот-вот прозвучат роковые слова, после коих пути к примирению уже не будет. Да что там какие-то слова! По временам начинало казаться, что двое почтенных старцев, однополчане и друзья еще со времен Измаила, вот-вот, буквально сию секунду, вцепятся друг дружке в волосы и, скатившись на пол, примутся тузить друг друга по чем попало, лягаясь, бодаясь, плюясь и, может быть, даже кусаясь. Но не тут-то было! В тот самый миг, когда страсти достигли наивысшего накала, оба спорщика вдруг, как по команде, замолчали и, не глядя друг на друга, сердито отдуваясь, принялись раскуривать свои забытые курительные причиндалы.
– Так я, выходит, старый врун? – пыхтя сигарой и не глядя на Петра Львовича, спросил после долгого молчания Федор Дементьевич.
– И склочник вдобавок, – не выпуская чубук трубки и тоже глядя куда угодно, только не на Федора Дементьевича, ворчливо ответствовал полковник. – Тоже мне, предводитель дворянства. Хорошенький пример ты своим дворянам подаешь!
– Да уж не хуже, чем ты своим драгунам, – не полез за словом в карман Федор Дементьевич.
– Я, чтоб ты знал, за чужие спины в жизни своей не прятался, – начиная свирепеть, угрюмо прорычал Петр Львович. – Вон господа офицеры не дадут соврать, да ты и сам не раз бывал тому свидетелем. И, заметь, не было случая, чтобы я вел полк в атаку, сидя в бричке.
Кто-то из господ офицеров, к коим апеллировал полковник, не сдержавшись, прыснул в кулак, представив нарисованную Петром Львовичем фантастическую картину.
– Ладно, – сказал на это Федор Дементьевич, – будь по-твоему. Коли ты такой великий храбрец и искусный охотник, изволь, я устрою тебе охоту. В Денисовке, слыхать, мужикам медведь житья не дает. Как пошел с зимы колобродить, так по сей день никак не угомонится.
– Шатун? – заметно оживляясь, спросил полковник.
– Зимой был шатун, а теперь – так, разбойник. Пасеки разоряет, на огородах балует, а намедни, лакей сказывал, к старосте ночью в дверь ломился.
– Так может, это к бабе его кавалер приходил? – насмешливо предположил полковник. – Выпил, понимаешь, для храбрости, да не рассчитал малость, вот в дверь-то и не попал.
Федор Дементьевич изобразил на лице кислую улыбку. Денисовка была его имением, и по какой-то неизвестной причине народ в этой деревне издавна жил плутоватый, ленивый и такой глупый, что про Денисовку ходили анекдоты. Посему не было ничего удивительного в том, что полковник Шелепов воспринял его сообщение столь юмористически.
– Даже в Денисовке, – сказал Федор Дементьевич, – мужики к лаптям когти не приставляют. Да и вдовый он, староста денисовский. Ты не смейся, герой бородинский, я тебе дело говорю. Люди ночью во двор выйти боятся, в пастухи никого палкой не загонишь, а ты – кавалер… Вот и помог бы мужичкам-то, коли такой храбрый. Посмотрим, кто кого скорей испугается – медведь тебя или ты медведя. Это тебе не француза воевать, за триста верст от войны на печи сидячи.
– Но-но! – грозно топорща усы, осадил его Петр Львович. – Говори, да не заговаривайся!
– Медведя пугай, – повторил Федор Дементьевич. – А чтобы ты сам не боялся, я, так и быть, с тобой поеду.
– В бричке? – моментально приходя в прекрасное расположение духа, поддел его полковник.