Но самое лучшее молоко по праву считается у бабы Мани, покупатели у нее постоянные, всегда довольны. Надеждина мать тоже брала у бабы Мани, кот Бейсик ее молоко очень уважал. И тетю Шуру баба Маня привечала, хотя и давала ей молоко в неудобное время – с дневной дойки, в два часа. «Ладно, – решила Надежда, – пойдем в два часа».
Пора было выбросить из головы посторонние мысли и сосредоточиться на сельском хозяйстве, не говоря уже о работе на компьютере.
Работа в огороде хороша тем, что голова остается свободной. И в голове у Надежды неотступно стучала мысль, кто же мог убить неизвестного мужчину, выдававшего себя за грибника. Если злоумышленники хотели скрыть труп, то зачем было оставлять его на поляне? А с другой стороны, раз человек выдавал себя за грибника, то приехал он на первой электричке. Очевидно, ехать на последней он побоялся: в темноте в лесу блуждать – ничего хорошего. Первая электричка приходит на станцию Пески, от которой тропинка через лес, приблизительно в полседьмого утра. Быстрым шагом до того места, где наши убитого, еще полчаса. Итого примерно в семь утра, когда совсем светло, все и случилось. Есть километрах в полутора от того места гиблое болото, туда не то что труп человека – грузовик можно засунуть, уйдет под воду, просто не сразу. Так что злоумышленники, видно, поостереглись утром шататься по лесу с покойником наперевес – мало ли кто может встретиться. Грибов-то нет, но ходят охотники – по одному-двое в каждой деревне имеется. Или кому-то срочно понадобится бревнышко в лесу добыть на дрова или еще для какой надобности. Так, очевидно, бандиты и решили оставить пока труп на поляне, а вечером попозже вернуться. И если бы не неугомонная Нина Михайловна, которой невтерпеж стало за малиной, а потом – не ее эрдель, то все было бы шито-крыто.
Надежда поглядывала на солнце и думала, как бы ей половчее расспросить пожилого милиционера Васильича, когда тот явится к ней подписывать протокол. Ей хотелось знать, установили ли уже точное время смерти. Тогда можно было бы определить, в правильном ли направлении она мыслит. Во втором часу она выползла наконец из огорода, умылась, надела ситцевый сарафан, черный в меленький белый горошек, и отправилась за молоком к бабушке Мане. Она специально пришла пораньше и увидела, что тетя Шура уже сидит с бидоном в тенечке. Кошка Люська разлеглась на пороге хлева, ожидая порции парного молока. Жужжал шмель, из хлева слышалось журчание молочных струй и ласковое бормотание бабушки Мани – она беседовала с коровой.
– Добрый день, теть Шура, – сказала Надежда, усаживаясь на лавочку, – как у вас огород?
– Какой у меня огород! – горько откликнулась тетя Шура. – Когда ихний дом пол-участка затеняет.
Это была заведомая неправда, но для начала разговора вполне годилось.
– Так ли уж и пол-участка? – притворно усомнилась Надежда.
– Приходи – сама увидишь. А где дом не мешает, там земля плохая, одни камни.
– Но огурцы-то есть?
– Огурцы есть, но разве в этом дело! – страстно ответила тетя Шура.
– Тетя Шура, – не выдержала Надежда, – что вы так себя изводите? Мало ли богатых людей теперь развелось! Что ж из-за каждого нового русского здоровье свое гробить!
– Ай, да ничего ты не понимаешь! – с досадой воскликнула тетя Шура. – Если бы были люди приличные, то я ничего… Но, Надя, точно тебе говорю – нечисто в том доме. Ночами такое там делается – кровь в жилах стынет, оторопь берет.
– Ну, хозяева богатые люди, приезжают на выходные, как теперь говорят, оттянуться. И считают, что за своим забором могут делать что хотят – никому их не видно.
– Не видно! – хмыкнула тетя Шура. – Но вот попомни мое слово – добром там не кончится.
– Да что они там делают такого страшного?
– А вот приходи ночью – увидишь! – В глазах тети Шуры зажегся маниакальный огонь.
«Плохо дело». Надежда даже слегка отодвинулась на край лавки.
Тетя Шура обиженно замолчала. Ситуацию несколько разрядил приход бабы Мани с подойником.
– Хозяйка, дома ли? – послышался от калитки голос Васильича.
– Заходите, заходите, – откликнулась Надежда, – с утра вас ждем.
Заметив ее, Васильич почему-то не обрадовался.
– Мария Ивановна, подпишите тут и вот тут.
– Это штой-то?
– Протокол, – терпеливо объяснил Васильич, – с вас вчера показания снимали?
– Ничего с меня не снимали, – рассердилась баба Маня, – только капитан нагрубил. Надя, глянь-ко, что там написано, очки долго искать.
– Не положено, – строго сказал Васильич, – посторонним – не положено.
– Да ты в уме ли? Какая она посторонняя? Она ж свидетель.
– А капитан Свирбенко сказал, что раз документов нет, то никакой она не свидетель. Вы свою личность удостоверить можете? – обратился он к Надежде. – Нет? Ну тогда зачем вам эта головная боль?
– Значит, как десять раз меня по солнцепеку гонять, то я свидетель, а в документах я у вас не фигурирую.
– Да какая разница? Что вы такого видели, чего они не разглядели? Это капитан так сказал, – поправился Васильич.
«Много чего, – подумала Надежда, но не стала спорить и собралась домой. – Ничего им рассказывать не буду, пусть сами вертятся».
Васильич зачитывал бабе Мане протокол, составленный в очень расплывчатых выражениях. Действительно, две старухи близко к покойнику не подходили. Что они могли видеть?
– Уже известно, отчего он умер? – миролюбиво спросила Надежда Васильича.
Тот отвел глаза.
– Не знаю я, медицина разбирается.
«Что тут разбираться? – удивилась Надежда. – Задушили человека весьма профессионально».
– И вскрытие делать будут? – прищурилась она.
– Уж больно вы, гражданка, любопытная! – огрызнулся Васильич и набросился на попавшуюся ему на глаза тетю Шуру: – Тимофеева Александра Федоровна, я вас предупреждал, чтобы прекратили писать! Время только у людей отнимаете!
– Раз сигнал, вы обязаны прореагировать, – упрямо ответила тетя Шура, – а из ваших никто не приехал, не поинтересовался, что тут у меня соседи выделывают.
– От других жалоб не поступало!
– Ай, все-то вы купленные, правды не найти!
– Ты, Тимофеева, полегче. – Васильич и вправду обиделся.
Надежда поскорее выкатилась за калитку с бидоном и тетей Шурой.