– Да нет… ели мясо зебу с кус-кусом…
– Зебры? – удивленно переспросила Ирина. – Я бы ни за что не стала есть зебру, она такая симпатичная…
– Да не зебру, а зебу! – поправила ее Катя. – Это такое животное вроде горбатой коровы… а еще ели бататы, маниоку и плоды хлебного дерева… вообще все такое экзотическое…
– Катька в своем репертуаре! – возмущенно проговорила Жанна. – Вчера она весь вечер ела, а сегодня будет нам об этом в восторге рассказывать! Ты нам лучше расскажи, что у тебя было с этим Люсьеном!
– Да ничего не было! – Катя с удивлением рассматривала свою опустевшую тарелку, на которой почему-то совсем не осталось торта. – Девочки, подождите, я закажу себе еще одно пирожное!
– Нет! – сурово воскликнула Жанна. – Никаких пирожных, пока не расскажешь нам все про вчерашний вечер!
– Да и вообще, Катюша, думаю, тебе хватит, – подбавила свою каплю яда тихая Ирина.
– Какие вы все-таки жестокие! – обиженно прошептала Катя. – Между прочим, я сегодня ничего не ела… ну, почти ничего! И такой ужасный стресс перенесла с утра пораньше!
– Ничего и почти ничего – это, как говорят в Одессе, две большие разницы, – стояла на своем непреклонная Жанна. – Рассказывай в подробностях, иначе никаких пирожных!
– Да говорю же вам, девочки, ничего не было. Печеные бататы, пирог с маниокой, кус-кус…
– Не про еду! – рявкнула Жанна. – Про Люсьена!
– Но действительно же ничего не было! Он вел себя как настоящий джентльмен, только все время расспрашивал меня, когда я была в Африке, и ни за что не хотел поверить, что я там не бывала…
– И никаких поползновений с его стороны? – недоверчиво осведомилась Жанна.
– Говорю же вам – никаких! Хотя, конечно, он потрясающе интересный мужчина… – И Катя зарделась, мечтательно воздев глаза к потолку.
– У тебя просто какая-то патологическая страсть ко всему африканскому, – насмешливо выдала Жанна, побарабанив наманикюренными пальцами по стеклянному столу. – Наверное, ты заразилась этой страстью от своего мужа, профессора Кряквина…
– Может быть… – задумчиво протянула Катя.
– Интересно, эта инфекция передается воздушно-капельным путем или только половым?
– Фу, Жанна, ты просто невозможна! – На этот раз Катерина всерьез обиделась на подругу и вскочила из-за стола. – Между прочим, Жанночка, я тебе хотела одну очень важную вещь сказать, – бросила она через плечо, – именно тебя касающуюся, но раз ты так, то тебе же будет хуже!
– Жанна, ну ты ее действительно задразнила! – вполголоса проговорила Ирина, глядя в спину удаляющейся подруге. – Нельзя же так!
– Не волнуйся. – Жанна отмахнулась. – Ты думаешь, она уйдет? Да она просто пошла к стойке заказать себе еще пирожных!
Жанна оказалась совершенно права. Через минуту Катя вернулась к столу с тарелкой, на которой красовались кусок ежевичного флана и песочная корзиночка с клубникой и кусочками персика.
– Девочки, – жалобно сказала она, – не бросайте меня одну! Вот сейчас кофе выпьем и поедем снова в галерею. А то я утром даже не поглядела, что там осталось, на пепелище.
– Да не трави ты душу! – не выдержала Ирина. – Ведь так от переживаний и заболеть можно!
– Она нарочно на жалость бьет, – заметила Жанна, – чтобы мы ей эту кучу пирожных съесть позволили.
– Лучше быть толстой и здоровой, чем тощей и больной, – философски заметила Катя и в кои-то веки вышла победительницей в споре.
Уборщица в галерее «Арт Нуво» Марья Михайловна Вострикова была вне себя от ярости. Нынешний день не задался с самого начала. С утра она поругалась с невесткой из-за места в холодильнике. Эта коровища с вечера впихнула свою кастрюлю с супом, да так подвинула все продукты, что у Марьи Михайловны опрокинулась банка со сметаной. Сметана, ясное дело, вылилась на невесткину колбасу, и та устроила скандал. Конечно, сын встал на сторону невестки – очевидно, потому, что ему не досталось колбасы, а нормальный завтрак сготовить эта лентяйка не может – она, видите ли, опаздывает на работу.
Сам по себе скандал не слишком расстроил Марью Михайловну, собачиться с невесткой вошло уже в привычку, нечто вроде утренней зарядки, даже полезно для здоровья, бодрит. Огорчало лишь то, что в этот раз невестка сумела оставить за собой последнее слово.
«Мало того что утром житья не даете, – заявила эта нахалка, – так еще и суп из-за вашего характера все время прокисает!»
И дверью напоследок хлопнула, и каблучищами своими по лестнице простучала, что твоя лошадь подковами. А пока Марья Михайловна собиралась с духом, чтобы высказать все, что у нее наболело, вся семья спешно испарилась – кто на работу, кто в школу.
Марья Михайловна пошла на работу неотомщенная, а как только увидела, что дверь в галерее на один замок закрыта, сразу поняла, что сторож проспал. Ему только дай волю, все на свете проворонит! И ведь непьющий вроде, только кофе каждый вечер наливается! И спит от него так крепко, как другие от водки.
Сама Марья Михайловна кофе не любила – горький, пахучий, да еще и спишь от него отвратительно, черти снятся.
Так и оказалось, что все плохо, обокрали галерею, вынесли экспонаты. Красивые такие картинки, из тряпочек сделаны, а сама художница какая-то странная, волосы разноцветные. Но за время работы в художественной галерее Марья Михайловна ко всему привыкла, художники – они народ чудной, один другого перещеголять норовят. А дамочку не то чтобы жалко, но уж очень она убивалась, чуть ли не головой о стенку билась. Сторож Сироткин только рукой махал – дескать, что уж так расстраиваться из-за тряпок-то. Тут Марья Михайловна с ним не согласилась – одного труда, сказала, сколько пошло, да времени. Они, мужики-то, никогда женскую работу не уважают – заштопаешь им все, заплатки аккуратные поставишь – глядишь, снова все рваное, когда только успевают…
Ох и вертелся Сироткин, когда начальство приехало! Ну прямо как карась на сковородке! Отпирался ото всего, честные глаза делал, кулаком себя в грудь стучал – дескать, всю ночь на посту как штык! Глаз не сомкнул, выполнял должностную инструкцию!
Начальство не очень-то поверило. Какой уж тут штык, когда все двери чуть ли не нараспашку! Да и Марья Михайловна не стала сторожа покрывать – все выложила как на духу. Чего его выгораживать, он ей не сват, не брат, не муж и не любовник (Господи, прости, с языка неприличное сорвалось!).
А дальше у нее самой неприятности начались. Так уж повелось, кабинеты начальства и подсобные помещения она убирала по вечерам, как все разойдутся, а выставочный зал – утром, пораньше, пока еще не открыли. Сегодня, конечно, ни о какой уборке и речи быть не могло – милиции понаехало, корреспондентов, бегают, носятся, всех допрашивают, пишут. Ну и ладно, обрадовалась было Марья Михайловна, все работы меньше… Да не тут-то было. Этих милицейских и в служебные помещения занесло. Натоптали, наследили, окурки везде, пыль, грязь. Ботинки перед входом ни один не вытрет, так с улицы и прутся! Директор галереи злой как черт – такое ЧП. А на ком злость сорвать? Ясное дело, на подчиненных. А кто самый безответный? Уборщица, кто же еще. Как налетел на нее в коридоре, как гаркнет! «Чем это вы, – кричит, – тут занимаетесь, лясы, – говорит, – точите, а кругом грязь? И так неприятности, так еще и персонал распустился!»
Марья Михайловна ему и говорит рассудительно, что, мол, к чему зазря убирать, когда до конца дня еще сто раз натопчут? Директор от злости весь красный стал, Марья Михайловна даже испугалась, что его удар хватит! Тот увольнением пригрозил, Марья Михайловна решила все сделать, как велит. Не хватало еще работу потерять!
Мыла полы тщательно, чтобы никто не привязался, самые дальние закутки вычистила. А когда дошла до кладовочки, где старые рамы хранятся да разные инструменты, то дверца оказалась открытой. Иногда этой кладовкой пользовались такелажники и оформители, грубые, невоспитанные мужики. Они прятали там спиртное и часто, забрав свою заначку, не запирали дверь. Марья Михайловна дернула дверцу-то, а оттуда – батюшки-светы! – он и вывалился. Кто он – уборщица сначала и не врубилась, не то большущая кукла, не то манекен, в галерее всякое может встретиться. Да только как грохнулся он на пол с тяжелым стуком, тогда Марья Михайловна и поняла, что не манекен это, а самый что ни на есть покойник. Лысый, весь желтый, и челюсть отвисла.