Из коридора уже доносились крики и топот. Убийца быстро вышел из кабинки, разбил окно и, не оборачиваясь, сиганул вниз.
Глава 2
— Савелий Яковлевич, вы меня слышите? Я хочу вам задать еще несколько вопросов.
Невысокий, лысоватый человек, несмотря на жару одетый в темный, кажется, даже шерстяной костюм, без приглашения пододвинул стул и сел рядом с кроватью Ковтуна. Вынул из портфеля папку, раскрыл ее на коленях.
Режиссер вздохнул и тут же поморщился от боли: рана в животе была еще далека от полного заживления.
— Ну я же вам уже все рассказал… Больше я ничего не знаю.
Следователь мучил Ковтуна уже второй раз за неделю — с тех пор как спустя сутки после происшествия в Останкинском телецентре он очухался в этой палате, переведенный из реанимационного отделения больницы Склифосовского. И это не считая допроса, который учинила его помощница. Когда это было? Вчера? Позавчера?
К счастью, нож прошел в стороне от жизненно важных органов, вовремя подоспела «скорая», так что опытные реаниматологи Склифа сумели спасти жизнь Савелию Ковтуну. Теперь он лежал на кровати в тесной больничной палате, у дверей которой круглые сутки дежурила охрана, и в тысячный раз пережевывал невеселые мысли. Неожиданный удар ножом перечеркнул все его планы. На новогодней программе можно поставить крест — это раз. Кто знает, может, и на собственной карьере — это два. В этой дурацкой больнице ему еще валяться недели полторы, не меньше, — это три. Да еще следователь пристает почти каждый день как банный лист… Да, зря ты погнался за преступником, Савва. Забыл, как тебя родители учили — каждый должен заниматься своим делом. Ты режиссер — так снимай. И нечего за бандитами бегать…
— Да, Савелий Яковлевич, но все же. Поверьте, это очень важно. Вы главный свидетель преступления. Давайте еще раз постараемся вспомнить обстоятельства, при которых произошло нападение на Элема Симеонова…
Отличающийся завидным здоровьем, Симеонов отделался относительно легко — об этом Ковтун уже знал из телевизионных репортажей. Нож только рассек мягкие ткани плеча знаменитого певца и даже не задел кость. Чего не скажешь о той несчастной женщине в туалете: как ему сказали врачи, из-за сильного повреждения артерии и большой кровопотери она два дня находилась в коме и теперь постепенно и трудно приходила в себя… Ковтун содрогнулся, эта страшная сцена, хлынувшая из ее плеча кровь, до сих пор стояла у него перед глазами. Инстинктивно режиссер прикрыл глаза ладонью.
— А чего вспоминать? — сухо ответил он. — Шли съемки, все как обычно. Потом вышел из массовки парень, вынул нож и полоснул Симеонова. Два раза. Потом побежал из павильона… Ну я за ним…
— Это я знаю… — перебил его следователь. — Это вы уже рассказывали. Скажите, а приметы какие-то у него были? Ну там родинка, шрам? Может, лицо какое-то запоминающееся?
Ковтун покачал головой:
— Да нет… Самое обыкновенное лицо. И потом, понимаете, их гримируют перед съемкой. Пудрят, подводят глаза, накладывают румяна. Кроме того, на нем был парик.
— А может быть, там, в туалете, когда вы находились рядом с преступником, что-нибудь особенное заметили?
Ковтун отрицательно покачал головой.
— В туалете, я имею в виду, — не отставал следователь. — Может, парик упал? Может, одежда распахнулась и вы что-нибудь под ней увидели?
— Нет. У нас делают специальные парики, чтобы они не падали. Они прикрепляются к волосам шпильками.
— А руки? Может быть, шрам или перстень? Кольцо? Или татуировка? А? Вспомните, пожалуйста.
Ковтун ненадолго задумался, нахмурил лоб. Потом снова отрицательно покачал головой.
— Нет, руки как руки. Совершенно обычные. Ни татуировок, ни колец я не заметил. Потом, они же все в крови были…
Следователь огорченно засопел:
— Ну а глаза? Нос? Рот? Может, усы были?
— Нет, не было усов. И бороды не было. Глаза темные, кажется. Нос… обычный нос, как у вас… Лицо… тоже вроде обычное… Да понимаете вы, мне было не до разглядывания его лица! Он при мне хотел перерезать горло женщине!
Последние слова Ковтун почти прокричал. Внутри живота, там, где еще не зажила рана от ножа, противно заныло. Услышав его голос, в палату вошла дежурная медсестра.
— Предупреждаю еще раз, — строго обратилась она к следователю, — больному нужен покой. Прошу его не нервировать — это может сказаться на его состоянии. У вас еще пять минут.
— Хорошо, — сказал следователь, когда она закрыла дверь. — Ну а рост? Высокий, маленький? А комплекция? Крупный он или мелкий?
— Среднего роста. Обычный, — сказал Ковтун и отвернулся к стене…
Следователь по особо важным делам Генпрокуратуры Валерий Бородулин уже целую неделю бился над этим делом. Постепенно были допрошены все очевидцы события, но ситуация не прояснилась. За это время Бородулину в голову не пришла ни одна сколько-нибудь ценная мысль, где и как искать преступника.
С одной стороны, свидетелей происшествия было хоть отбавляй: вся съемочная группа наблюдала, как на Симеонова было совершено покушение. Но ни один не мог вспомнить примет преступника — все этот дурацкий грим. Вчера Бородулин целый день разъезжал по Москве, навещая участников массовки, которых набрали в общем-то из случайных людей — чьих-то знакомых, родственников. Никто не был знаком с преступником. Ковтун его тоже не помнил, что и понятно: не до того ему было. Приметы, которые запомнили окружающие, были самые общие — средний рост, среднее телосложение, обычные черты лица. Кто-то запомнил, что внешняя сторона кистей рук у преступника была покрыта темными волосами. Вот, собственно, и все. Оставалась последняя надежда — гримеры на киностудии. Уж они-то должны были видеть его без грима.
Конечно, перво-наперво Бородулин попытался выяснить, знал ли хоть кто-нибудь на съемочной площадке преступника. Из того, что следователю удалось разузнать, вырисовывалась странная картина. Все, кто в тот злополучный день участвовал в массовке, расписались в ведомости и получили свой гонорар. К тому же Бородулину за эти дни удалось разыскать и переговорить со всеми, кто был занят в массовке. Следовательно, тот, кто напал на Симеонова и чуть не убил Ковтуна, был лишним, неизвестно как оказавшимся на съемочной площадке. Он не значился ни в ведомости, ни в списках, ни в книге учета бюро пропусков. Как он без пропуска пробрался в Останкинский телецентр, все входы которого тщательно охранялись, почему никто не заметил присутствия лишнего человека, в конце концов каким образом ему удалось получить костюм, парик и все остальное? Пока что следователь не мог найти ответов на эти вопросы.
Разумеется, преступник не оставил нигде следов своих пальцевых отпечатков. Да и где он мог это сделать? Разве что на бачке в туалете? Но там все было залито кровью — эксперты не нашли свободного места, которое можно было бы посыпать дактилоскопическим порошком. Свое оружие, нож, преступник захватил с собой. Порезал женщину, вышел из кабинки, ранил Ковтуна, разбил окно и выпрыгнул. Туалет находился на втором этаже, так что высота оказалась не слишком большой. Что самое обидное, практически никто не видел его после этого. Окно располагалось в торцевой части здания, где всегда малолюдно. Только одна женщина, которая с ребенком прогуливалась рядом с Останкинским прудом, заметила издали странного человека в расшитом золотом камзоле и белом парике, выпрыгивающего из окна. Приземлившись, он забежал за угол. Больше его никто не видел…
Бородулин тщательнейшим образом осмотрел это место. Действительно, оказаться здесь можно только случайно — маленький тупичок, образованный углом здания и глухой стеной. Здесь раньше был еще один подъезд для технических целей, но дверь давно заколотили, и уже лет десять ею никто не пользовался. Прямо под окном, из которого выпрыгнул преступник, удалось обнаружить следы крови, которая осталась на его обуви. Их удалось проследить на несколько метров, но потом они внезапно исчезли. Было такое впечатление, что преступник снял обувь. Разумеется, он переоделся, нельзя же по Москве ходить в костюме семнадцатого века… Значит, у него была запасная одежда…