Вайоминг Нотт отняла у него шапочку:
– Ты за него ручаешься?
– Я же сказал.
– О’кей. Вот как это делают у нас в Гонконге.
Вайоминг встала передо мной, надела на меня колпак и крепко поцеловала прямо в губы.
Она не торопилась. Надо сказать, что поцелуй Вайоминг Нотт впечатляет сильнее, чем женитьба на большинстве других женщин. Будь я Майком, я бы просиял всеми своими лампочками. Я чувствовал себя как киборг, которому включили центр удовольствия.
Внезапно обнаружилось, что поцелую пришел конец, а зрители вокруг одобрительно свистят. Я ошеломленно поморгал и произнес:
– Рад, что вступил в ряды. Весь вопрос – в какие?
– А ты что – не знаешь? – удивилась Вайоминг.
– Сейчас начнется собрание, и он все поймет, – успокоил ее Коротышка. – Садись, Ман. Вайо, садись, пожалуйста.
Так мы и сделали, ибо председатель уже начал лупить своим молотком. С помощью молотка и мегафона он наконец кое-как привлек внимание собравшихся.
– Заприте все двери! – орал он. – У нас закрытое собрание! Проверьте, кто сидит перед вами, сзади вас и по обеим сторонам, и, если вы его не знаете и никто из тех, кого вы знаете, не может за него поручиться, выкиньте его из зала!
– Да не из зала их надо выкидывать, черт побери, – отозвался кто-то, – а за ближайший шлюз.
– Потише, прошу вас! Когда-нибудь мы так и сделаем.
В зале началось беспорядочное движение и даже отдельные схватки; с головы какого-то мужика сорвали красный колпак, а его владельца вышвырнули. Летел он классно и все еще поднимался кверху, когда пролетал через дверь. Хотя сомневаюсь, что сам он ощутил красоту полета: вырубился, надо полагать. Выставили также одну женщину, вежливо взяв под локотки; правда, при этом она награждала сопровождающих такими эпитетами, что даже мне стало неловко.
Наконец двери закрылись. Заиграла музыка; над трибуной развернули транспарант с надписью: «Свобода! Равенство! Братство!» Все свистели; кое-кто запел громко и фальшиво: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов…» Не могу, правда, сказать, чтобы кто-нибудь из поющих выглядел голодным. Зато я вспомнил, что не ел с четырнадцати ноль-ноль, и подумал, что, надо надеяться, собрание не затянется. Это, в свою очередь, напомнило мне, что магнитофон заряжен только на два часа работы, а уж тут было совсем недалеко до мысли, что со мной сделают, если узнают про маг. Зашвырнут в воздух, чтоб я прилунился с тошнотворным мягким шлепком? Или ликвидируют? Впрочем, волноваться я не стал. Магнитофончик изготовил я сам, пользуясь рукой номер три, и никто, кроме специалиста по микромеханике, не догадается, что это за штука.
А потом пошли речи.
Семантическое наполнение их было от низкого до отрицательного. Какой-то деятель предложил двинуться на резиденцию коменданта «плечом к плечу» и начать качать права. Вы только вообразите эту картину! Как мы туда доберемся – в капсулах, а потом по одному начнем скапливаться на его личной станции метро? А чем в это время будут заняты охранники? Или наденем скафандры и пойдем по поверхности Луны к наружному шлюзу? Конечно, с лазерными бурами и большим запасом энергии можно взломать любой шлюз – а дальше-то что? А если лифты не работают? Соорудить подъемник, как-то спуститься и начать взламывать нижний шлюз?
Лично я вовсе не мечтаю о подобной работе при нулевом давлении; неполадки в скафандре – штука обыденная, а если кто-нибудь возьмет на себя труд организовать их специально… Еще во времена первых партий заключенных было сделано одно открытие: оказалось, что нулевое давление прекрасно способствует улучшению манер. Десятник с плохим характером почти не имел шансов продержаться хоть несколько рабочих смен. Обычно с ним происходил «несчастный случай», и начальство скоро поняло, что в причины несчастных случаев лучше особо не вникать, иначе и с тобой может случиться нечто подобное. В первые годы отсев доходил до семидесяти процентов, но те, что выжили, отличались непревзойденной вежливостью и отличным характером. Нет, они не стали ни ручными, ни мягкотелыми – Луна для таких не годится. А вот уживчивыми стали.
Мне показалось, что все как есть горячие головы Луны собрались в этот вечер в Стиляги-Холле. Они свистели и ревом приветствовали идиотскую болтовню насчет «плечом к плечу».
Среди выступлений в начавшейся дискуссии были, конечно, и дельные. Встал, например, какой-то маленький застенчивый человечек с налитыми кровью глазами ветерана-бурильщика.
– Я шахтер, добываю лед, – сказал он. – Приобрел профессию, как и большинство из вас, отбывая срок и работая на коменданта. Вот уже тридцать лет, как обзавелся собственным делом, живу неплохо. Поднял на ноги восьмерых ребят, все работают, ни один не был ликвидирован, даже больших неприятностей ни у кого не было. Мне следовало бы сказать «жил неплохо»… потому что сегодня приходится копать куда дальше и глубже, чтобы найти лед. Ладно, это о’кей. Лед в Булыжнике еще есть, а шахтер – он на то и шахтер, чтобы лед искать. Но Администрация платит сейчас за лед ту же цену, что и тридцать лет назад. А это уж никак не о’кей. К тому же на ихний купон сейчас не купишь того, что раньше. Были времена, когда гонконгские доллары держались вровень с купонами Администрации… а теперь за три купона дают один гонконгский доллар. Прямо не знаешь, чего делать… Понятное дело, что без льда ни поселениям, ни фермам не жить.
Сказал и сел на место. Печальный такой. Никто ему не свистел, но говорить хотели все. Следующий трепач заявил, что воду можно извлекать прямиком из горных пород. Тоже мне новость. Некоторые породы содержат до шести процентов воды, но они даже более редки, чем ископаемый лед. Почему это людям так трудно дается арифметика?
Несколько фермеров тоже выступили с душераздирающими историями. Речь одного из них – того, что выращивал пшеницу, можно назвать типичной.
– Вы слышали, что сказал Фред Хаузер насчет льда? Фред, Администрация вовсе не продает этот лед по тем бросовым ценам, по каким берет его. Я основал свое дело примерно в то же время, что и ты, и начал с двухкилометрового туннеля, который взял у Администрации в аренду. Мы со старшим сыном загерметизировали туннель, закачали туда воздух, потом нашли ледяную залежь. Весь первый урожай целиком ушел банку на покрытие кредита, оплату света, энергии, семян и удобрений. Мы долбили новые туннели, покупали новую осветительную технику, сеяли элитные семена и теперь получаем с гектара в девять раз больше, чем самый лучший фермер на Земле с поля на открытом грунте. Думаете, мы разбогатели? Фред, мы сейчас в большем долгу, чем в тот день, когда занялись частным бизнесом. Если бы я сейчас решил продать ферму – при условии, что найду дурака, который ее купит, – я оказался бы полным банкротом. Почему? Да потому, что я вынужден покупать воду у Администрации и продавать мою пшеницу ей же, а разрыв между ценами сжирает все мои доходы. Двадцать лет назад я покупал городские нечистоты, сам их стерилизовал и перерабатывал – и урожай приносил мне прибыль. А сегодня за нечистоты с меня сдирают как за дистиллированную воду плюс берут за твердые компоненты. А цена за тонну пшеницы у входа катапульты за эти двадцать лет не изменилась ни на цент. Фред, ты сказал, что не видишь выхода. Могу тебе подсказать. Надо избавиться от Администрации!
Ух и свистели же ему!
«Идея хорошая, – подумал я, – вот только кто повесит колокольчик коту на шею?»
Может, Вайоминг Нотт? Председатель отступил в сторону, и Коротышка представил ее как «храбрую девицу, которая проделала весь путь от Гонконга-Лунного, чтобы рассказать, как наши друзья-китаезы справились с ситуацией». Судя по «друзьям-китаезам», сам он в Гонконге не бывал… что вовсе не удивительно. В 2075 году гонконгский туннель кончался в Эндсвиле, так что еще тысячу километров надо было трястись по Морям Ясности и Спокойствия на луноходе – и дорого, и опасно. Я бывал там, но по контракту и добирался на почтовой ракете.