Так рассказывает моя тетя, и я ей верю. Это каким же надо быть психом, чтобы допустить, будто какая-то сверхъестественная космическая энергия возьмет и попрет из какого-то гериатрического пня на каком-то занюханном шотландском погосте в дождливую ночь понедельника! По-моему, придумать такое нарочно совершенно невозможно.
* * *
– Не-а, она – класс, просто классный класс! Я в нее влюблен! Я обожаю ее, я принадлежу ей. Верити, возьми меня, вытащи меня из моего ничтожества! О господи!..
Я надрался. Дело было к полуночи, дело было в баре «Якобит», и дело шло к десятой кружке «экспортного», что для меня, собственно, норма. Эш с Дином Уоттом, еще парочка старых приятелей – Энди Лендганд и Лиззи Полланд – приняли на грудь примерно по стольку же, но они, в отличие от меня, с поминок отправились по домам пить чай; я же почти весь день накачивался эрвилловским виски.
– Так ты, Прентис, ей об этом сказал? – спросила Эш, ставя очередную батарею кружек на щербатый медный столик.
– Ах, Эш! – хлопнул я по столу ладонью. – Преклоняюсь перед женщиной, способной за раз принести три кружки пива.
– Прентис, я спрашиваю: ты сказал ей, что влюбился? – уселась рядом Эш.
Из нагрудного кармана матросской куртки она достала бутылку крепкого сидра, а из другого – стакан с виски.
– Ух ты! – восхитился я. – Эш! Правда – ух ты! Лихо!
Я потряс головой, взял свою недопитую кружку и залпом ее прикончил.
– Отвечай девочке, – пихнул меня локтем в бок Дин.
– Нет, не сказал, – признался я.
– Трус, – обвинила Лиззи.
– Хочешь, я за тебя ей скажу? – предложил Дроид (после «Звездных войн» целое поколение Эндрю носит прозвище Дроид).
– Не-а, – сказал я. – Она ведь такая… баснословная. Такая…
– Но почему ты ей не скажешь? – спросила Лиз.
– Стесняюсь, – вздохнул я, положив руку на сердце, возведя очи горе и трепыхая ресницами.
– Да иди ты!
– Скажи ей, – потребовала Эш.
– Да к тому же у нее бойфренд, – снова вздохнул я.
– Вот оно что… – Эш уткнулась взглядом в пивную кружку.
Я пренебрежительно помахал рукой:
– Да он не в счет – чмошник.
– Ну, тогда все в порядке, – решила Лиз.
– Вообще-то, – нахмурился я, – если у Верити и есть недостаток, то лишь один: в мужчинах не разбирается.
– Э, да у тебя, стало быть, есть шанс, – весело проговорила Лиз.
– Ну да, – подтвердил я. – Она его вроде как отшить хочет.
– Прентис! – Эш постучала кулаком по столу. – Скажи ей!
– Не могу.
– Почему?
– Потому что не знаю как, – объяснил я. – Никому еще в любви не признавался. А сами-то хоть в курсе, как это делается? Какие слова ни скажешь, покажутся пошлыми, никчемными. Одни… одни клише.
Эш презрительно глянула на меня:
– Что за чушь.
– Слышь, ты, бывалая, – наклонился я к ней, – сама-то кому-нибудь говорила, что любишь его?
– Да сто раз, милый, – пробасила Эш, дуясь, и Дин захохотал. Эш хлебнула пивка и отрицательно покачала головой: – На самом деле – ни разу в жизни.
– То-то! – сказал я.
Эш наклонилась ко мне, ее длинный нос едва не соприкоснулся с моим.
– Идиот, пойди к девчонке и скажи.
– Не могу, – откинулся я на спинку стула. – Не могу, и все. Она слишком идеальная.
– Чего? – нахмурилась Эш.
– Безукоризненная. Совершенная. Идеальная.
– Здорово смахивает на женоненавистническо-романтическую дурь, – фыркнула Лиз, никогда не жаловавшая подобных вещей.
– Да, смахивает, – согласился я. – Но что делать, если она – совершенство? Вы хоть знаете, где она была зачата?
Дин и Эш переглянулись. Энди фыркнул в кружку, а Лиззи закатила глаза.
– Так-так, – закивал с крайне серьезным видом Дин. – Не там ли, где и все мы?
Меня это настолько шокировало, что я едва не поперхнулся пивом.
– Да что ты себе позволяешь?!
– Прости его, Прентис, он глупость сказал. – Эш встряхнула головой, длинные светлые волосы рассыпались по плечам. – Но какая раз…
– Есть разница! – перебил я. – Это просто потрясающе! Мне рассказывала ее мама, тетя Шарлотта. Шизуха, конечно, но все реально. Я в том смысле, что у нее крыша съехала, но все равно… – Я снова глотнул пива. – Вся эта фигня: психическая энергия и так далее… из шотландской истории.
– Ага, просек: «В нашем роду такое случается»? – спросил Дин.
– Не-а, она не из Макхоунов… Короче, тетя вышла за англичанина по фамилии Уокер, и они в брачную ночь не консуммировали брак. Она хотела подождать, чтобы заняться этим непременно в деревне под названием Фортингалл, понятно? Это возле Лох-Тай. Она, вишь ли, что-то слышала насчет Фортингалла, там Понтий Пилат…
– Постой-ка! – перебил Дин. – А сколько прошло времени между свадьбой и перепихоном?
– А? – Я почесал в затылке. – Ну, не знаю. Может, день, может, два. Вообще-то они и раньше этим занимались. Не в первый раз у них тогда было. Просто тете Шарлотте пришла мысль, что если сделать перерывчик, а потом – под деревом, то это будет что-то особенное. А до того они трахались, точно. Вы что, забыли? Это же было поколение любви, хипари.
– Ну да, – явно смягчился Дин.
– Короче, некоторые считают, что в Фортингалле родился Понтий Пилат, и…
– Чего? – спросил, вытирая бороду, Энди. – Ну ты заливаешь!
– Так говорят, – упорствовал я. – Его папаша был в… черт!.. в седьмом легионе? Или в девятом? Черт!.. – Я снова почесал в затылке, посмотрел вниз, на свои кроссовки, и с некоторым облегчением подумал, что хоть сегодня избавлен от долгой борьбы с застежками и шнурками «мартенсов». – Или все-таки в седьмом? – рассуждал я, глядя на свои «найки».
– Ни хрена не удивлюсь, даже если это окажется Иностранный легион, – раздраженно сказал Дроид. – Уж не намекаешь ли ты, что твой сраный Понтий Пилат родился в Шотландии?
– Очень даже может быть! – Я раскинул руки и чуть не опрокинул виски Эш. – Его отец служил в стоявшем здесь легионе! Очень может быть! У римлян тут был военный лагерь, и в нем запросто мог находиться батька Понтия Пилата, а значит, тут мог родиться малютка Понтий. А почему нет?
– Все ты выдумал! – рассмеялась Эш. – Сочинитель под стать своему папаше. Помнишь, как он нам по воскресеньям байки травил?
– Я не как мой папаша! – взревел я.
– А ну, цыц! – приказала Лиззи.
– Я не как папаша! Я правду говорю!
– Ну да, ну да, – покивала Эш. – Все может быть. Люди где только не родятся. Дэвид Бирн родился в Дамбартоне.
– И все равно, Понтий Пи…
– Кто-кто? – скорчил мину Дин. – Тот парень, что написал «Тутти-фрутти»?
– Да вы послушайте: Понтий…
– Не! Это был Джон Бирн, – сказала Лиззи. – А Дэвид Бирн – он из Talking Heads, тупица!
– Ладно, черт с ним, с Пила…
– И вообще, это был Литтл Ричард.
– Вы заткнетесь наконец? Я уже не про Пила…
– Чего?! Из Talking Heads?
– Молчать! Я вам говорю: Понтий…
– Не, это который «Тутти-фрутти» написал.
– Сдаюсь. – Я откинулся на спинку стула, вздохнул и хлебнул «экспортного».
– Да, песню, но не кино.
– Так это ж не кино, это сериал.
– Я знаю: ты знаешь, что я имею в виду.
– Терпеть не могу пьяный бред! – воскликнул я.
– Ну, я и похуже слышала, – пожала плечами Эш.
– Короче, это не кино. Это видео.
– Ни хрена-а! – возмущенно протянул Дин. – Прекрасно же видно было: это кино.
Я закинул ногу на ногу, закинул руку на руку и повернулся на стуле к Эш. Потер не очень чистое лицо и сфокусировал на ней зрение.
– Привет. Часто здесь бываешь?
Эшли пожевала губами и поглядела в потолок.
– Первый раз, – хмуро ответила она. – В клозет понадобилось, вот и зашла. – Она сгребла в кулак ворот моей рубашки, подтянула меня к себе и процедила в лицо: – Кто бы говорил?
– Хрр… фрр… – выдохнул я.
У Эш сморщилось лицо. Не утратив, между прочим, симпатичности.
– Эй, вы, – пробасили вдруг над нами, – ваша очередь.
– Куда? – спросил я очень большого парня с очень длинными волосами.
– К бильярду. Пэ-Эм и Э-У – вы?
– О черт! Верно.
И мы с Эш пошли играть на бильярде. Я собирался ее спросить насчет берлинского джакузи, но, похоже, упустил подходящий момент.
* * *
Дядя Фергюс построил обсерваторию в семьдесят четвертом (когда божественной Верити было четыре года). При этом он хотел одним камнем убить двух зайцев. Во-первых, если верить моему отцу, Фергюсу понадобился новый телескоп, побольше и получше прежнего. У отца был трехдюймовый рефрактор под навесом в саду лохгайрского дома. Фергюс заказал шестидюймовый рефлектор. Мало того, это был демонстрационный образец: линзы и зеркало изготовлены в новом спецотделе «Галланахского стекла» – фабрики, которая принадлежала Эрвиллам и давала городу немало рабочих мест. Стало быть, дядя Фергюс получил не только роскошный и уникальный экспонат для своего отреставрированного замка, но и рекламу для фабрики – рекламу, не облагаемую налогами.