– Характер у вашего «коня», видать, задиристый! – засмеялся капитан.
– Работяга мой «Антошка»! Где хотите сядет, хоть на подоконник, как воробей… Ну, по местам!
Мичман втянул в кабину лестницу и закрыл дверь.
Она захлопнулась мягко и плотно, как дверь холодильника.
И не знал Сережа, что она закрыла от него привычный, будничный мир, а за нею начнется мир необыкновенных, фантастических приключений.
Глава 7
Туман
Конь осержается, от земли отделяется; скачет выше леса стоячего, ниже блака ходячего; горы, реки и озера меж ног пропускает, поля и луга хвостом стилает.
Сказка
1
Косаговский энергично набирал высоту.
Мотор работал мелодично и чисто, пел высоким дискантом.
Единственная в мире песня, которая никогда не надоедает и не нагоняет тоску. Летели спокойно. Впереди прозрачный круг невидимого винта, а самолет, казалось, подвесили в воздухе на мягких резиновых канатах.
Колеса шасси висели над горами, поросшими темно-зеленой тайгой. Иногда тайгу разрывали речки, сверху дегтярно-черные, но вспыхивающие неожиданно ослепительными искрами. Осколками разбитого зеркала сверкали круглые, как циркулем обведенные, небольшие озерки. Вдруг вдали открылось большое озеро, огромная водная гладь.
«Почему оно пыльное какое-то?» – подумал капитан.
Ветер переменился, подул откуда-то сбоку, потом совсем упал, потом задул в лоб и снова сбоку, но уже с другого борта. Самолет резко болтнуло. Небо внезапно заволокло тучами. Самолет летел упрямо к озеру, и оно появилось совсем рядом, под крылом. На озере бушевала буря. Она тянулась к самолету черными щупальцами. Птуха, сидевший позади капитана, приблизил губы к его уху и крикнул:
– Смотрите, товарищ капитан! Ох, зальет нам сала за шкуру!
Из мутной мглы, метавшейся над озером, медленно поднялся бешено вертящийся гигантский столб. Он тянулся все выше и выше, дотянулся до низких, быстро летящих туч и уперся в них. И другие черные, изогнутые ветром смерчи вставали над озером; их расплывающиеся вершины тоже подпирали низкий и мрачный небосвод. Самолет летел меж этих черных колонн, то и дело резко сворачивая от них в сторону.
Неожиданно хлынул дождь, крупный проливень. Теперь казалось, самолет не в воздухе летит, а плывет под водой. Стекла иллюминаторов закрылись сплошными водяными потоками, и не видно было, где они летят: над горами, тайгой или их занесло уже в степи Монголии.
2
Самолет круто пошел вверх, но провалился, словно обессилев, и задрожал испуганно. Удары ветра то пинали его по-прежнему в бока, то задирали хвост. Иногда эти удары были такими яростными, что самолет едва не переворачивался навзничь, и тогда управление вырывалось из рук летчика. В зеркальце наблюдения за кабиной отражалось лицо Виктора, и капитан видел его сжатые губы, глубоко прорубившиеся морщины в углах рта и мелкие бусинки пота на лбу. Капитан наклонился к форточке и крикнул:
– Где мы летим, Виктор Дмитриевич? В Балашиху-то попадем?
Виктор помолчал и устало ответил не оборачиваясь:
– Не ручаюсь. Видели, какие ветры нам встретились? Похоже, что сдуло нас с курса.
– Что вы думаете дальше делать?
– Определиться надо, это самое главное. Как выйдем из дождя, попробую сориентироваться.
– И тогда?
– Уточню место и на Балашиху буду пробиваться. – Летчик помолчал и тихо добавил: – Если горючего хватит.
– Есть другие варианты?
– Последний вариант: если нельзя будет определиться, сяду.
– Сядете? Куда? Где?
– Буду искать какое-нибудь селение. Поближе к нему и сядем.
Капитан откинулся от форточки. Птуха высунулся над его плечом.
– Полундра?
– Пока еще нет. Будет полундра – сами заметите. Мичман вздохнул и, покосившись на Сережу, шепнул:
– Напрасно мы салажонка взяли.
«Попробовал бы ты его не взять!» – подумал капитан.
Ливень внезапно прекратился, словно его сдуло назад. Меньше стала и болтанка. Снова ровно и чисто запел мотор. Внизу была тайга.
– Виктор Дмитриевич, живем? – весело крикнул в форточку капитан. – Имеем видимость?
– А что толку от такой видимости? – В голосе Виктора было раздражение – Глазу не за что зацепиться. Попробуйте определиться!
Ратных прильнул к окну. Тайга, тайга, тайга! Таежное море без берегов. Ни приметных горных вершин, ни рек, ни озер, ни дымка над темно-зеленой щеткой тайги. Ратных перешел к другому борту, но и с той стороны было безбрежное таежное море. В это время услышали громкий, злой голос Виктора:
– А, черт! Этого только не хватало. Смотрите вниз!
Птуха и Сережа тоже потянулись к иллюминаторам. А капитан увидел, что от земли поднимаются густые клубы дыма. Но сейчас, вглядевшись, он понял: это туман застилает тайгу. В низинах он разлился синеватыми озерками, повис белесыми космами на деревьях. Он колыхался от ветра, поднимаясь все выше и выше, и поплыл мимо окон самолета, густой, липкий, как клей. И в кабину проникла и прильнула к лицам промозглая, пахнущая болотом сырость.
Летчик включил крыльевую фару. Впереди возник ослепительный белый экран.
Чуть проступили в тумане крылья самолета. Виктор выключил фару.
Ратных закрыл глаза. Ему вспомнилось: такой же туман застал его в тайге. Мимо костра пролетела большая птица. Ослепшая в тумане, она шаталась из стороны в сторону, задевая то за землю, то за кусты, потом с разлета ударилась о дерево и упала с поломанными крыльями. Так и они будут метаться в тумане ослепшей птицей, пока не встретится гора или дерево. Тогда – взрыв… Сноп огня!..
– Виктор Дмитриевич, а если выше? Может, уйдем от тумана?
– Нельзя. Потолок, – глухо ответил Косаговский. – У нас большой груз…
– Теперь, мичман, кажется, полундра, – тихо сказал Ратных.
– Чувствую. И что с этого будет? – мрачно спросил Птуха.
3
Виктор «выложился», измотался до предела. Ноги затекли, встань – зашатает, а руки оканчивались не пальцами, а ладонями. Пальцев он уже не чувствовал. Сотрясения штурвала отдавались тупой болью в плечах, будто он целый день бил ломом в землю. «Будет где-нибудь конец этому проклятому туману? Не над всей же Сибирью он висит?»
На приборной доске вспыхнула красная лампочка: горючее на исходе. Пора думать о посадке. Пора! Черт! Давно пора! А как сядешь, где сядешь?
И вдруг крылья самолета выступили из тумана и заблестели, словно по ним мазнули огромной кистью с расплавленным золотом. Виктор даже зажмурился. В кабине сразу стало светло и весело, а внизу открылась залитая солнцем земля. Вместе с солнцем пришли покой, безмолвие, будто самолет, подобно кораблю, вошел в гавань, укрывшую его от бури.
Густая тень его стремительно неслась по необъятной равнине, гладкой, без холмов, оврагов, без леса. Идеальная посадочная площадка! Но летчик почему-то отвернул от нее и пошел на запад, где синел горный кряж.
– Ха! Видали? – удивился мичман и не утерпел: на одесский манер пожал плечами и чуть развел руки. – Под нами ровненько, а что мы будем с этих гор иметь? Компот! Разобьемся там.
– Под нами не ровненько, а болото, – сказал Ратных. – И какое еще болото!
Мичман снова припал к окну. Верно! К горизонту уходило бурое, клокастое, как линяющая волчья шкура, замшелое болото. Топь поблескивала «окнами» закисшей, ржавой воды.
Горы, к которым летел самолет, приближались с каждой минутой. Уже видны были отдельные вершины, то голые, с ножевой остротой гребней, то заросшие лесом, похожие на небритые корявые щеки. Этот небольшой кряж из десятка сопок был, видимо, останцем размытых и выветрившихся горных хребтов.
А дальше, за сопками, до самого горизонта стояла матерая, сплошная тайга. Посадочной площадки не было. Виктор решительно нажал педаль управления и развернул самолет обратно к горам. Неужели не найдется там долинки, просто горного ущелья? Виктор напряженно вглядывался в каждую каменную складочку. И вдруг поспешно сбавил газ. Самолет пошел на снижение.