И она окинула меня таким гневным взглядом, что мне моментально стало жарко дышать. Я смущенно уставилась в пол, нервно разглаживая несуществующие складки на поясе платья. И что ее так возмутило в моем наряде? Ничего не понимаю! Ну да, длиной не в пол, а немного короче, чтобы было удобнее бегать и лазить по деревьям. Но и что из этого? Ельгия порой вообще платья по колено носит, и никто ей ничего не говорит.
Однако здравый смысл подсказал мне, что приводить в пример рыжеволосую нахальную девицу, которая не раз и не два до хрипоты ругалась с Ималией, не самая лучшая идея, поэтому я промолчала. Помнится, в прошлую свою ссору со служанкой моя воспитательница так кричала, что я всерьез испугалась, не хватит ли ее удар.
– Я просто хотела прогуляться и собрать полевых цветов, – проблеяла я, разглядывая отскобленные трудолюбивой Ольгеттой половицы и опасаясь лишний раз посмотреть на разъяренную старуху. – Тин, кто на меня тут может напасть? И потом, бегаю я быстро, кричу громко…
– Это не те качества, которыми надлежит гордиться девушке из знатного семейства! – Ималия не оценила мою слабую попытку разрядить обстановку шуткой. Укоризненно зацокала языком. – Извините, саэрисса Катарина, но я буду вынуждена рассказать о вашей выходке родителям. Думаю, ваш проступок заслуживает самого сурового наказания.
Я опустила голову еще ниже, пряча улыбку на губах. Слова воспитательницы меня не напугали, а лишь рассмешили. Да, батюшка никогда не спорил с тин Ималией, когда та жаловалась на мое вопиющее поведение, поскольку сам откровенно побаивался громогласной строгой женщины. Он усердно делал вид, что мне не избежать суровой порки. Кричал, багровея лицом и потрясая над головой кулаками. Обещал выбить из меня всю дурь розгами, после чего запирался со мной в кабинете и угощал засахаренными фруктами, изредка хлеща воздух длинным тонким прутом. При каждом ударе я взвизгивала, словно от боли, но сама при этом давилась беззвучным хохотом. А потом еще целый вечер хмурилась, прихрамывала и отказывалась садиться, чем доставляла неимоверное удовольствие Ималии. Только в такие моменты я видела искреннюю улыбку на лице грозной воспитательницы. Она даже добрела на несколько дней, вкрадчиво интересуясь моим самочувствием и притворно сожалея о жестокости моего отца – саэра Алония Валания.
Только одного жаль – что сегодня мне не суждено искупаться и позагорать. Остальное не так уж и страшно. Точнее, вообще не страшно. Отец никогда меня не наказывал, максимум – оставлял без сладкого, да и то всякий раз после этого матушка тайком присылала ко мне служанку с целым блюдом конфет.
– Мне очень жаль, – все же ответила я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более уныло и грустно. – Простите, тин Ималия.
– Простить тебя за что? – оборвал мои извинения тихий женский голос.
Я торопливо обернулась и испуганно всплеснула руками, поскольку позади нас стояла моя матушка – саэра Алисандра. Она уже давно и тяжело болела, поэтому почти не вставала с постели. Но сейчас, видимо, заинтересовалась шумом ссоры и решила узнать, что случилось.
Матушка и раньше гордилась своей стройной талией, которую не испортило рождение двух дочерей, но сейчас она поражала просто-таки неестественной худобой, что не могла скрыть даже просторная ночная рубаха и пеньюар, накинутый поверх. Болезнь выпила из нее все соки, иссушила прежде прекрасное тело, стерла с лица все краски, из-за чего синие глаза, подчеркнутые кругами усталости и бессонницы, казались огромными. Болезнь не пощадила даже волосы. Если раньше ее белокурая коса была в руку толщиной, то теперь на плече матери лежало нечто, более напоминающее крысиный хвостик.
– Саэра Алисандра! – Ималия поторопилась присесть перед моей матерью в реверансе. Гневно сверкнула на меня глазами. – Вот видите, Катарина, до чего довело ваше непослушание! Вы ведь знаете, как плохо чувствует себя ваша мать, а между тем ей пришлось встать, чтобы призвать вас к ответу.
– Я встала потому, что услышала ваши крики, – спокойно парировала моя мать, подарив мне краткую ободряющую улыбку. С некоторым вызовом скрестила на груди руки, хотя было видно, что при этом она с трудом сдержала болезненный стон. – Так что тут происходит, тин Ималия? Почему вы кричите на мою дочь?
– Я не кричу, – несколько уязвленно отозвалась воспитательница. Матушка с показным изумлением вздернула бровь, и она нехотя исправилась: – Возможно, я в самом деле позволила себе немного лишнего, но, уверяю вас, у меня были на то веские основания! Поведение саэриссы Катарины становится все более и более вызывающим! Видимо, на нее оказывает дурное влияние эта несносная девчонка – Ельгия. Саэра, при всем моем уважении, вы слишком мягки со слугами и дочерью. Не понимаю…