– А… а… кто ж вас в Чечню-то пропустил? Да еще позволил охотиться на Теймураза?
Николай прикурил новую сигарету:
– Чечен один. Шах! О нем в свое время тоже писали газеты. Он с нами тогда на высотах дрался. Ему жизнью обязаны все, кто сумел отойти от обреченных позиций. Я в том числе. Он сейчас особым отрядом спецназа на Кавказе командует. Ну и взял к себе по старой дружбе. С ним, с его отрядом работали. А завалил я Теймураза как раз в той балке, по которой отходили раненые нашей роты. И по которой он, волчара, за нами тогда головорезов послал. Добить! Не получилось. У него. А у меня получилось. Разделал его на куски тесаком. Сегодня из Грозного, через Пятигорск, и прибыл сюда. А здесь…
Захарченко только и проговорил:
– Да, дела! И никому не сказал!
– Зачем? А чего говорить, когда еще ничего не было ясно! А сейчас сказал. Вам! Только прошу, не афишируйте это, добро?
– Но почему?
– Не надо! Не хочу!
– Ну, как скажешь.
Подполковник поднял бутылку. Она была пуста.
Предложил:
– Еще распечатать, Коля, а то не берет чегой-то?
Николай отказался:
– Хватит, Дмитрий Павлович! Не та, видимо, обстановка, чтобы кайфовать. Водка сейчас не расслабляет, а злит! Во мне же этой злости уже через край!
Подполковник согласился:
– Ты прав! Достаточно!
Горшков поднялся:
– Спасибо за прием, Дмитрий Павлович, хоть встреча и невеселой оказалась, но тем не менее. Поздно уже, пойду я!
Захарченко спросил:
– Да куда ж ты пойдешь, на ночь глядя?
– В гостиницу районную. Сейчас, в это время года, она пустует.
В проеме показалась супруга подполковника:
– Да кто ж тебя, Коля, отпустит? У нас и переночуешь. Места, слава богу, на всех хватит!
– Да неудобно как-то!
Подал голос Захарченко:
– Перестань, Горшков! Чего в гостинице клопов кормить, когда у нас нормально отдохнуть можешь.
Он обратился к супруге:
– Оля! Постели Коле во второй спальне!
Николай предупредил:
– Только я рано встану! Мне на семь часов машину до деревни обещали!
– Как встанешь, так и встанешь. Я тоже, по привычке, в шесть уже на ногах.
Пришлось Коляну соглашаться. Да и не хотелось ему никуда идти.
Этой ночью Горшкова мучили кошмары. Приснился пятилетней давности бой у высот. Волны наступающих бандитов, раскаленный пулемет, гибель друзей. Изуродованный командир роты Доронин. Но самое страшное приснилось под утро. Как наяву он увидел Теймураза. Увидел, как отбивает его вооруженную ножом руку, свой удар, отрубивший кисть бандиту, его кишки, перерезанное горло, из которого на Коляна лилась черная кровь. И почему-то вместе с кровью из раны выползали змеи. Тонкие, длинные, желтые, с широко раскрытыми красными пастями и клыками, как у собак. Змеи пытались достать Николая. А он рубил их ножом. Увидел отрезанную голову Костолома, которую лейтенант держал за бороду. Как наяву услышал глухой удар головы о каменистое дно балки, когда он разжал ладонь. Гольдина с пулеметом. Костю, отчего-то собирающего кишки Теймураза…
Очнулся от голоса Захарченко:
– Коль! Колян! Проснись!
Горшков открыл глаза, еще не отойдя от кошмара:
– А… что? – Огляделся. Понял, где находится, спросил: – Что, пора вставать?
– Да нет, четыре только. Но уж сильно ты заметался вдруг, кричал что-то. Мы с женой в соседней комнате услышали. Решил разбудить. Кошмары снились?
Николай вытер ладонью мелкие капли пота со лба:
– Да! Кошмары, мать их! Черт! Теперь не усну! Это ж надо такому присниться? Так и крышу сорвать может, вместе с гвоздями! Вы говорили, Дмитрий Павлович, у вас еще водка есть?
Подполковник кивнул:
– Одевайся, пошли на кухню!
Выпив сто пятьдесят граммов водки, Николай успокоился.
Закурив, взглянул на бывшего начальника:
– Доставил я вам неудобств. Лучше уж в гостиницу пошел бы.
– Перестань, Коля, что мы, без понятия, что ли? Может, тебе выговориться стоит? Выложить все, что на душе скопилось? Знаешь, дальше этой кухни разговор не пойдет!
– Может, и так!
Офицеры проговорили до шести утра, заодно усидев и пол-литра водки и искурив пачку сигарет.
В 6.30 Николай покинул гостеприимный дом бывшего начальника РОВД. Захарченко проводил Горшкова до калитки:
– Давай, Коля! Удачи тебе. Будешь в Кантарске или понадоблюсь, заезжай! И встречу, и, чем смогу, помогу!
Подполковник проводил взглядом лейтенанта, подумав: «Пацан еще, а сколько пережил, иным на всю жизнь хватит с лихвой. И его еще будут с дерьмом мешать козлы чиновничьи. За то, что не по их законам живет, за то, что не им служит, а людям, за то, что живым из боя вышел. И за справедливость стоит. Эх, жизнь наша, не пойми что! Все с ног на голову перевернули. Устроили бордель сплошной. Кто порядок наведет? Или так в бардаке и придется жизнь доживать?» Ему-то, Захарченко, ладно, он свое, можно сказать, прожил, закроется дома, как улитка в ракушке, и пошлет все куда подальше. А как жить таким, как Горшков? Ведь погубит их Система. Пуля не убила, осколок не взял, а Система погубит. Система, правящая страной! Хрен знает что получается. Кто Россию губит, разносит в куски, разворовывает, те в почете. Кто защищает ее, здоровья и жизни не жалеет, в отстое! Где и когда такое было видано, чтобы вот так-то?
Захарченко позвала супруга.
Офицер вернулся в дом. Мысли у него были невеселые. Он более пятнадцати лет, а если брать всю службу в разных ведомствах, в армии, МВД, рядовым, сержантом, офицером, то и все двадцать пять годков отдал Родине. А теперь из-за одного росчерка пера преступника-чиновника стал ей не нужен. Нежелателен.
Горшков вошел в дежурку без десяти семь.
Канарейкин находился в коридоре.
Увидев Николая, поздоровался:
– Привет, турист! Как ныне, не с черной ночевал?
– Нет, Саня, не с черной! С беленькой и пухленькой. В спальне, на кровати такой мягкой, как сама женщина. В доме кирпичном, с недостроенным гаражом, недалеко отсюда.
Старший лейтенант подозрительно посмотрел на Коляна:
– Ты на что намекаешь? У меня, что ль, ночь провел? С Галькой?
– Охренел? Разве я мог так поступить?
– Но ты ж жену мою описал и дом. У меня как раз гараж недостроенный. И живу я недалеко отсюда!
– С тобой и пошутить нельзя! Тупеешь ты, браток, на службе штабной. Еще годок, и кранты!
– Чего кранты-то?
– То, что въезжать ни во что не будешь!
Дежурный повел носом, принюхиваясь:
– Да ты пьян, Горшков! Свежаком прет!
– И что дальше? Я в отпуске! Имею право! Наш уговор насчет машины остается в силе?
– Конечно! Только… тебе это… задержаться немного придется!
– Это почему?
– Новый начальник спозаранку явился. Я о тебе и доложил. Он сказал, как придешь, так чтобы к нему в кабинет зашел!
– Вот как? А на хрена ему обо мне докладывал?
– Да вышло так!
– Вышло! Мудак ты, Саня!
– Ну ты, не того, Колян, я ж не нарочно!
– Ясно, что по глупости! Головко где у тебя?
– Так тачкой занимается. Заправляет! Начальник долго тебя вряд ли задержит!
– Он сам сказал об этом?
– Нет! Но о чем базарить? Ты ж в отпуске. Думаю, решил по случаю познакомиться, и все. Поговорить. Все ж надо знать личный состав!
– Вот тут ты прав! Начальнику личный состав знать просто необходимо! Как его по имени-отчеству?
– Майор Лушин! Семен Григорьевич!
– Звякни ему, предупреди, что иду на рандеву!
– Иди! Звякну!
Горшков направился к концу коридора, где находилась лестница, выводящая на второй этаж, прямо к приемной начальника Кантарского районного отдел внутренних дел!
Глава вторая
Северный Кавказ. Перевал Варух. Четверг
Банда Донора вышла к серпантину с рассветом, как и было запланировано в штабе Шамиля. Поднявшись на вершину перевала, представляющую собой каменную гряду, Донор, он же Мурза Башаев, удовлетворенно цокнул языком. Участок ровной гравийной дороги, ограниченной двумя крутыми поворотами, был как на ладони. За дорогой – крутой, поросший лесом склон, уходящий вниз, в Варухское ущелье. Со стороны перевала спуск к трассе тоже крутой, но разделенный несколькими террасами, вполне пригодными для оборудования на них огневых позиций. Прямой участок имеет в длину метров шестьсот. Хорошее место для нападения на русскую автомобильную колонну. Правда, за правым поворотом место еще лучше, там склон перевала покрыт кустарником, а правая обочина дороги обрывается в пропасть, да и сама трасса у́же, но это известно и командиру подразделения федеральных войск. Сам серпантин тянется всего на два километра, колонны ранее здесь проходили часто и без проблем, но всегда предельно осторожно, предварительно проводя разведку местности. Особое внимание уделяя как раз участку до поворота, считая тот, первый отрезок серпантина наиболее опасным в плане вероятного нападения противника. Правильно, в принципе, считая. Пусть считают так и сегодня. Несомненно, просчитывая возможность нападения, но в большей степени надеясь на то, что, как всегда, обойдется. Раньше ведь обходилось?