И поразит его насмерть.
* * *
Раздвигая плотный, душный воздух июльской ночи, напоенный запахами кипрея и таволги, по гравийной дорожке между двумя рядами колючей проволоки шел расхлябанной сонной походкой рядовой третьего взвода первой роты ОМБХЗ Паша Перепелкин.
Устрашающая аббревиатура раскрывается достаточно просто: отдельный мобилизационный батальон химической защиты. Возникни угроза войны с применением химического оружия, начнись мобилизация – и на базе такой воинской части можно меньше чем за сутки развернуть полноценный полк. Который, по мысли высоких чинов из Генштаба, хоть частично прикроет столицу от вражеской отравы.
Это, вообще говоря, навряд ли. Коли, не дай господь, «до когтей у них дойдет», до применения оружия массового поражения, то никому «не быть живому», некому и некого будет прикрывать. Но ведь и от повторения Чернобыльской катастрофы, а то и чего похлеще, на сто процентов не застрахуешься, не так ли? В такой прискорбной ситуации отдельный батальон химзащиты тоже очень может пригодиться.
Сейчас же, в мирное время, ОМБХЗ, дислоцированный в небольшом лесном массивчике, направо от Варшавского шоссе, если ехать из Москвы, насчитывал всего лишь две неполные роты. Главной, если не единственной задачей личного состава батальона была охрана многочисленных «объектов»: гаражей, открытых стоянок, ангаров с техникой, хранилищ ГСМ, складов оружия, обмундирования, средств защиты и дегазации, приборов химической и радиационной разведки и многого чего еще. Словом, всего того, что потребуется полку при развертывании. Понятно, что главным нарядом в батальоне были караулы, раз в три дня в любую погоду заступи на сутки, и так до самого дембеля, никаких поблажек «старичкам».
Младший сержант Перепелкин привычным движением поправил сползший с плеча ремень «АКМ», в просторечии «проклятого винтаря», и продолжил свой путь по периметру вверенного под его охрану объекта – поста номер десять. Что там конкретно хранилось, в приземистом бетонном строении без окошек, которое Паша караулил, было ему глубоко по барабану.
Спать Павлу хотелось безумно, до зеленых кругов перед глазами. Самая паскудная смена выпала младшему сержанту Перепелкину, своего рода час «между волком и собакой», с двух до четырех ночи. До смены осталось минут сорок. Только вот тянутся эти минуты, словно в каждой не шестьдесят секунд, а вдесятеро больше. Это когда ты в отдыхающей смене, секунды летят быстро: не успел глаза сомкнуть, а начкар, гиена полосатая, уже надрывается: «Смена, подъем!!!»
Давно известно: сон есть самый лучший способ борьбы с сонливостью. Не будь прапор, заступивший начальником караула, а значит, и разводящим, редкостной сволочью, Паша давно бы уже притулился у основания одного из бетонных столбиков, на которых крепилась «колючка», и покемарил бы чуток, дожидаясь оклика сменщика. Но с этим начкаром шутки плохи, тем более что и дежуривший по части капитан Могильницкий мягкостью нрава не отличался. Перепелкину осталось всего-то две недели до заветных «ста дней до приказа», так что особенности характера офицеров и прапорщиков своего батальона Паша успел узнать как свои пять пальцев.
Сегодня, если начкар застукает его спящим на посту, парой нарядов вне очереди не отделаешься, вполне можно пять суток ареста получить. На гауптвахту Перепелкину не хотелось: нет там ничего хорошего. К тому же неудобно, право, он все-таки «дедушка», без пяти минут дембель, и полировать задницей нары на губе, как салабон сопливый?!
Павел со злобой посмотрел на оттягивающий ремень подсумок с двумя снаряженными – по сорок патронов в каждом! – рожками. Тяжелый, зараза! Затем он, чтобы сбить сонную одурь, вытряхнул из автоматного ствола загодя заначенную сигарету и, чиркнув спичкой о крохотный кусочек коробка, закурил, глубоко затянулся, с наслаждением ощущая, как дым заполняет его легкие. За курение на посту тоже полагалась «губа», но тут уж начальство ничего поделать не могло – все равно ухитрялись солдатики пронести «контрабанду», как их перед разводом ни обыскивай.
Теперь нужно подумать о чем-нибудь хорошем. Например, о том, как ему повезло со службой. Могли ведь заслать из родного Тамбова к черту на кулички, хоть в проклятую Чечню, хоть в Абхазию, миротворствовать. Да мало ли… На Таймыре или Чукотке хоть и не стреляют, но делать там нормальному человеку нечего. Жрать, по слухам, тоже. А в ОМБХЗ, если не считать постоянного недосыпа, не служба, а форменная малина. Кормят как на убой, службой если изводили, так только первые полгода, дедовщина есть, но до беспредела не доходит… Даже столицу посмотрел, а то когда бы по нынешним временам он из Тамбова в Москву выбрался, а главное – зачем? Здесь же от казарм всего три километра до платформы Бутово, получай увольнительную в зубы, чтобы комендантский патруль не заграбастал, и вперед, на двенадцать часов вся Москва с ее чудесами в твоем распоряжении. Не дает командир роты увольнительной, так и без нее проживем! Можно и в самоход сгонять, не в Москву, конечно, а в соседнее Щиброво или Новокурьяново. Тоже очень нехило, ближнее Подмосковье, куда там родному Тамбову… И пивка можно глотнуть, если родители деньжат перевели, и с девчатами местными познакомиться, и…
Предавшийся греющим душу воспоминаниям, младший сержант Перепелкин уснул-таки на ходу. Пробуждение оказалось не из приятных: Паша с треском врезался лбом в деревянный столбик «грибка», под которым караульному положено пережидать особо сильные ливни.
Павел длинно, затейливо выругался. Ведь не больше получаса до смены осталось, надо продержаться! Он как следует растер себе щеки, прихватывая уши, и вновь зашагал меж двух рядов колючей проволоки, мурлыча под нос в бодром маршевом ритме строевую песню своего взвода:
Помогло, хоть петь на посту, согласно «Уставу караульной службы», строжайше запрещено. Можно еще рискнуть, применить особый, дембельский прием. Штык-нож, согласно уставу, примкнут? А то как же!.. Ножны, однако, так и болтаются на поясном ремне. Внизу у ножен есть такая хитрая специальная зацепочка, вроде чтобы вражеские проволочные заграждения резать. Ни хрена ею не прорежешь, что вражеские, что наши, сколько раз пробовали. Но вот зацепиться за «колючку», отклониться от вертикали градусов на несколько и приснуть минут на пять в таком положении – всегда пожалуйста! Чуть ли не первая военная тайна, которую узнают «чижики» от старослужащих.
Вдруг до слуха Перепелкина донесся какой-то странный шорох, выпадающий из ряда привычных, а потому не замечаемых ночных звуков. Паша насторожился, остановился и стал пристально вглядываться в непроницаемую темноту за внешним рядом «колючки». Вот опять непонятный звук, словно бы ветка хрустнула…
Павел почувствовал себя несколько неуютно. Вдоль хребта потянуло холодком. Словно от чьего-то пристального и недоброжелательного взгляда в спину. Точно, ветка хрустнула!
Под чьей-то ногой?
Элементарная логика подсказывает, что освещать мощными ртутными лампами нужно не дорожку периметра, по которой шагает караульный, а объект охраны за внутренними нитками колючей проволоки плюс прилегающий мелкорослый лесок за внешним ограждением. Но когда это военные дружили с логикой? Они с житейским здравым смыслом и то не дружат.
Паша ощущал себя сейчас слепнем на лысине: его все хорошо видят, а вот сам он… Оправдывает свое видовое название, слеп, хоть тресни!
Кстати, мишень сейчас из него – просто на загляденье! Прямо по Высоцкому: «Я на свету, доступен всем глазам…»