Бускетта запросто общался с главой клана Чакулли Сальваторе Греко и даже с самим главой Капитула, был близок к живой легенде – Луиджи Лучано, или Счастливчику Лучано, от которого так лихорадило весь Нью-Йорк во времена сухого закона. Лаки Лучано в 1950-х годах решил обосноваться в Неаполе, где успешно занимался контрабандой наркотиков и сигарет. Встречаясь с Бускеттой и с удовольствием беседуя с ним, Счастливчик много рассказывал ему об организации американской мафии, ее сходстве и различии с сицилийской. Оказалось, что сходства между криминальными организациями разных континентов гораздо больше, нежели различий. На Сицилии кланов было несколько десятков, и порой схватки между ними вспыхивали из-за какого-нибудь несчастного клочка земли, тогда как в огромном Нью-Йорке существовало всего-навсего пять группировок. Что же касалось прочих крупных американских городов, то контроль в них осуществляла всего одна группировка.
И все же одно большое различие Лучано подметил и не преминул его немедленно исправить. Американская мафия, как и всякое государство, имела собственное правительство, благодаря которому могли решаться многие спорные вопросы. На Сицилии же этого не было. Счастливчик приложил все силы к тому, чтобы итальянские мафиози призадумались, и вскоре по его инициативе в 1960-х годах и это различие было устранено.
И надо же – словно по иронии судьбы – едва правительство сицилийской «Коза Ностры» вступило в свои права, как в Неаполе началась первая крупная война между разными кланами, в результате которой кровь на улицах города проливалась в течение трех лет.
О причинах этой войны можно было только догадываться, однако, по наиболее приемлемой версии, ею стал груз наркотиков, предназначенный для американцев и разворованный итальянцами. Но Томмазо Бускетта имел свое мнение по поводу причин этой ужасной войны. Он видел, что каждый раз заседания Капитула проходят все более возбужденно. Он видел, как рвутся к власти молодые волки, недовольные засильем стариков в кланах. Они хотели перемен, они жаждали большей свободы, им были тесны рамки патриархальных отношений в тех формах мафии, которые существовали на тот момент.
Одним словом, не хватало всего лишь небольшого толчка, чтобы уже взведенные курки начали действовать, и таким толчком, по словам Бускетты, стал такой невинный факт, как любовь в недрах мафии на манер Шекспира. Дело в том, что юный боец из Порта Нуовы, Ансельмо Розарио, всерьез влюбился в сестру Рафаэле Спины, имевшего солидный иерархический статус в семье Ноче. Как и подобает честному человеку, он сделал предложение девушке, однако ее брат решительно воспротивился подобному союзу. «Моя сестра никогда в жизни не выйдет замуж за человека столь низкого происхождения», – заявил он.
Семья Порта Нуова не смогла оставаться в стороне, когда речь шла о счастье двух влюбленных, и немедленно собрала совет. «Ансельмо, – сказали юному бойцу, – будь мужчиной, и, если родственники твоей любимой не согласны на брак, ты вправе похитить ее и обвенчаться на любом из тихих островов около Сицилии». Возможно, этот совет дал сам Бускетта, но против подобной идеи не высказался никто.
Молодой и горячий Ансельмо не стал долго раздумывать, тем более что и сам уже был готов на все, а получив благословение свыше, решил, что дело не стоит откладывать в долгий ящик, и вскоре стал женатым человеком, как и подсказали ему товарищи. Рафаэле Спина в глубине души метал громы и молнии, но виду не подавал. Его вроде бы даже вынудили признать этот брак, который «человек чести» Ноче упрямо считал мезальянсом. Он затаился на время, но поклялся, что еще скажет свое слово в этом деле, поскольку с его мнением не посчитались, а значит, оскорбили его достоинство, его семью, что для любого сицилийца непростительно.
Спина понимал, что не может действовать в открытую и просто убрать неугодного ему мужа сестры: Порта Нуова немедленно развернула бы настоящие боевые действия против Ноче. А что если поступить иначе и на правах нового родственника забрать Ансельмо под свое начало? Это казалось гораздо остроумнее, и Рафаэле Спина отправился к Кальчедонио де Пиза, главе клана Ноче, подробно изложив ему свои обиды и просьбы. Де Пиза не мог остаться равнодушным к обиде, нанесенной его подчиненному, и на первом же заседании Капитула потребовал, чтобы Ансельмо перешел в подчинение Ноче, соответственно оставив свой дом в районе, контролируемом Порта Нуовой. Известно, что решение Капитула – закон, и боец Порта Нуовы был вынужден обосноваться в пригороде Ноче.
Теперь уже Порта Нуова чувствовала себя оскорбленной: еще бы, ведь при посвящении судьба Ансельмо уже была предопределена, и это закон, а теперь его заставили сменить семью, а это почти то же самое, что сменить родителей, – вещь дикая и совершенно неприемлемая. Кстати, и Сальваторе Лабарбера, представлявший собой главу Капитула, дал понять, что вполне согласен с Порта Нуовой, но что он мог поделать, если против него стояло большинство?
И что можно было возразить в ответ Кальчедонио де Пиза: ведь тот тоже говорил о кровных связях, которые должны стоять превыше всего. Однако глава Ноче поступил немного опрометчиво. Вскоре, по своему обыкновению направляясь к табачному киоску на площади Кампо Реале в Палермо, он увидел на городской площади молодого человека с охотничьим ружьем, который даже и не думал скрываться. Он стоял и спокойно ждал приближающегося к нему самоуверенной походкой капо, а когда тот оказался на расстоянии, наиболее удобном для выстрела, вскинул ружье и, почти не целясь, нажал на курок. Кальчедонио де Пиза рухнул на мостовую с простреленной головой, а убийца спокойно удалился с видом исполнившего свой долг человека. Никому из проходящих мимо даже в голову не пришло не только остановить его, но даже сообщить в полицию об убийстве.
«Закон омерта» действовал в Палермо безукоризненно. Убийца так и остался неизвестным, свидетелей не было, или они ничего не помнили. «Это был молодой человек без особых примет, – говорили они в полиции. – На улицах таких можно встретить тысячи».
Естественно, что семья Ноче немедленно предъявила претензии Порта Нуове. По их мнению, только они могли желать смерти их капо, чувствуя себя обиженными за то, что у них так бесцеремонно отобрали бойца. Бускетта утверждал, что к убийству ни он, ни кто-либо из его клана или даже союзников непричастны, но ему отчего-то никто не верил. «У Кальчедонио было много недоброжелателей, – говорил он. – Наверняка заказчиком был кто-то в самом Капитуле, тот, кто был заинтересован совершенно отстранить Ноче от дел». И все же дело принимало все более серьезный оборот, а оправдываться, похоже, не имело смысла, поскольку, казалось, кто-то уже все решил заранее и захотел одним ударом убрать как Ноче, так и Порта Нуову.
Впервые Бускетта чувствовал, что ничего не сможет изменить. Вновь пришлось собирать экстренное заседание Капитула. И не то, чтобы члены Капитула напрямую обвиняли Порта Нуову в убийстве главы Ноче, нет, из них никто вроде бы не был виноват, однако появились сведения, что произошедшее – дело рук союзников этого клана, семьи Палермо-Чентре. Назвали и имя того, кто, по-видимому, являлся организатором: глава Палермо-Чентре Анджело Лабарбера, молодой человек, известный своей непримиримостью и беспощадностью по отношению к тем, кого считал врагами. Анджело действительно находился в близких отношениях с Порта Нуовой и воспринимал проблемы этой семьи как свои собственные.