– Не вижу логики в твоем поступке.
– Мир перевернулся, Мурджалол.
– Вот как?
– Ага. Я разведчик. И даже знаю, о чем ты мечтаешь. Но твоим мечтам не суждено сбыться: в этих краях война поселилась надолго. Не будет нас с тобой, придут другие, те, кому выгодно поддерживать огонь в очаге. Им будет наплевать, кто развел его, кому весело было смотреть, как горит дом соседа. Кстати, где мой человек?
Бектемиров, не сводя глаз с генерала, жестом руки отдал распоряжение. Боевики, стоящие за ним плотной стеной, расступились, пропуская двух человек. Коренастый туркмен, вооруженный ножом, демонстративно приставил к горлу Чирковой лезвие и надавил.
– Убери зубочистку, – распорядился Бектемиров. – Она и так напугана.
– Речь не о ней, правда? – спросил генерал. И обратился к Чирковой: – Как с тобой обращались?
– Как с пленницей, – лаконично ответила женщина. Она округлила глаза, ничего не понимая. Она с оторопью смотрела на генерала – тот остался непроницаем, когда Бектемиров приказал увести ее. Как же так, недоумевала она, рискуя всем: своей жизнью, будущим своей семьи. Не будет ее, кем вырастет ее сын? И ради чего? Вот сейчас поняла, что не согласилась бы на предложение генерала даже ради всего святого. В эти слова она вложила такой глубокий смысл, что не могла объять его разумом, отчего на глаза проступили слезы.
«Он предал меня, он предал меня», – вихрем крутилось у нее в голове. Боевик развернул ее и подтолкнул в спину: «Пошла!» Она сделала шаг и повернула голову, рискуя свернуть шею, в сторону генерала. В ее глазах застыло проклятие, и она едва не плюнула в его сторону, едва не выкрикнула: «Сволочь! Мразь!» Она вовремя остановилась, прочитав в еле приметном жесте Тараненко: «Молчи». Она сломает ему игру. Как только Бектемиров увидит, что генералу на заложницу наплевать, он откажется от сделки. Стороны не придут к согласию, и ей конец в любом случае. Если она останется в руках Бектемирова, то ненадолго: с ней поиграют и пустят в расход. Если она вернется, то Тараненко сломает ей жизнь. Он не станет убивать, но сделает ее жизнь невыносимой, невыносимой настолько, что она сама наложит на себя руки.
Тараненко не собирался уламывать Бектемирова на сделку – он был заинтересован в ней, и все же несколько слов в этом ключе прозвучали.
– В Афгане ни тебе, ни тебе подобным жизни не видать. Тебя ждет либо изгнание в Иране, – он указал рукой вправо, – и более или менее спокойная жизнь, либо жизнь беспокойная в Пакистане, – жест в сторону границы с Афганистаном, но подразумевая юго-восточные рубежи. – Лови момент, Мурджалол, и принимай мое предложение. Ты сорвешь приличный куш, перепродав снаряды и мины в Иран или Пакистан. Можешь оставить их себе. Здесь, в Туркменистане, в стране басмачей, мощное оружие никогда не было лишним. Это все.
– Слава Аллаху. Я просил его, чтобы ты закончил поскорей.
Тараненко снова одарил Бектемирова усмешкой:
– Коран – твоя конституция. Пророк – твой вождь. Смерть во славу Аллаха – твое самое горячее желание. И вот ты, стоя на этом фундаменте, чего-то просишь у бога. Ничего не проси у него, иначе он даст больше, чем ты просишь.
12
«Уралы» стояли в железнодорожном пакгаузе, охраняемом командой Инсарова днем и ночью. Фундаментные блоки, из которых был возведен этот склад, защищали от солнца и не позволяли раскаляться воздуху внутри. Но внутри кабины «Урала», который в списке Михаила Шульгина проходил под номером один, было душно.
Шульц выбрался из кабины, где провел около часа, возясь со спидометром. Он походил на механика автосервиса, докладывающего клиенту о неполадках в машине, каким способом их удалось устранить и на сколько похудеет его кошелек.
– Один готов, – доложил он командиру. – Давай сверим цифры, чтобы не было недоразумений.
– Давай, – согласился капитан.
Шульц сел на подножку, прикурил и расправил на колене листок бумаги с записями. Инсаров пристроился рядом.
– До Мазари-Шарифа восемьдесят километров. Машины не доезжают до города пятнадцать-двадцать километров, где Бектемиров расплачивается с нами, и это наши условия. Но место передачи может быть за городом, а это лишние сорок километров. То есть счетчик на спидометре намотает сто двадцать километров.
Шульгин оригинально подошел к заданию генерала, которое сводилось к уничтожению товара и свидетелей, и вместо часового механизма решил использовать счетчик спидометра. Замедлители мин любого типа не годились в принципе, поскольку их, поставленных на завод, остановить было нельзя. Бектемиров и его «воины Аллаха» могли проверить каждый ящик со снарядами, общий вес которых составлял восемь тонн, но вряд ли генерал позволит ему разгружать, а потом загружать ядерные заряды, ибо причин можно было выдвинуть множество. Столько же причин мог найти Бектемиров, чтобы остановить колонну на любом отрезке пути. Он не слепой и сможет увидеть беспокойство в поведении советских спецназовцев, сопровождающих груз, по прошествии часа, а может быть, и двух.
Существовал и более простой способ избавиться от груза и свидетелей: последних убить, а заряды взорвать. Только в открытом бою жертв не миновать, и этот вариант даже не обсуждался.
– Сто двадцать километров, – повторил вслед за товарищем Виктор Инсаров. – Это предельное расстояние в переговорах Тараненко и Бектемирова, на большее генерал не согласится. Дадим басмачам уйти еще на двадцать километров.
– То есть получается сто сорок. Лады. Сделаю. Мне еще минут двадцать нужно на этот грузовик, и минут за сорок я управлюсь с другим. Останется провести провода в кузов и замаскировать их.
– Тебе нужны элементы питания к минам?
– Нет, – покачал головой Шульц, затаптывая окурок. – Подведу к взрывателям провода от аккумуляторов машин.
– Остроумно.
Шульгин немного помолчал, прежде чем спросить у командира:
– Ты думаешь о выгоде? О деньгах думаешь, Витек? Это дело принесет нам неплохие деньги. Может быть, купишь пару стволов для своей коллекции.
– У меня в коллекции только трофейное оружие. И вообще помалкивай об этом.
– Могила, – заверил Шульц, для наглядности начертав в воздухе крест.
Почти каждое задание приносило Виктору Инсарову оружие, захваченное у противника. Пользуясь тем, что его привилегированная группа никогда не досматривалась даже на подмосковных аэродромах, он привозил домой по одной единице. У него действительно скопилась порядочная коллекция, начавшаяся с пары американских пистолетов-пулеметов «ингрэм», которыми были вооружены некоторые мятежники. Гордостью его коллекции, как ни странно, стал советский бесшумный пистолет специального назначения «вул», разработанный всего год назад. Опытными образцами этого пистолета были вооружены и бойцы Виктора Инсарова, хотя предпочтение отдавали автоматическим пистолетам; «вул» был требователен к патронам – СП-4 с отсечкой газов. Два «вула» были «потеряны», о чем командир группы написал в отчете на имя генерал-майора Тараненко: «...потери – нет. Ранен один человек. Выведено из строя и требуют замены два пистолета специальных „вул“, два автомата „АКМ“. „Зачем тебе оружие?“ – спрашивал Шульц. „Если хочешь мира, готовься к войне“, – уклончиво отвечал Инсаров.
– Так ты думаешь о выгоде? – повторил свой вопрос Михаил Шульгин.
– Стараюсь не думать. – Инсаров тоже взял минуту на размышление. – Знаешь, я часто слышал от генерала: «Ничего не проси у бога, потому что бог может дать слишком много».
– А вообще, работа непыльная. Я думаю, даже не в одни ворота, а в пустые.
– В пустые ворота еще нужно попасть, – ответил Инсаров, вставая. – Заканчивай тут.
13
Заключительному этапу операции предшествовала вторая встреча генерала с Мурджалолом Бектемировым. Сергей Тараненко не сомневался, что в Пакистане или Иране заинтересуются предложением одного из лидеров оппозиции, а это девять тонн мин и артиллерийских снарядов с ядерной начинкой. Пусть не сегодня и не завтра, а через несколько лет ядерные заряды пригодятся.