Сергей кивнул в ответ. Мол, понимаю, спасибо, что предупредил. Но потом только до него дошло, что сказал Шустрик. Это получается, про него говорят, что он таверну по бревнышку разнес, это у него взгляд злой, чистый зверь. Что за чушь несусветная?! Надо объяснить князю, вроде он с виду разумный человек, что это все глупость и выдумки. Он тут ни при чем. Всего лишь мимо проходил, когда драка началась. Сам-то он не местный… Да, стоило признаться, что с легендой дела обстояли хуже некуда. Надо бы срочно придумать что-нибудь стоящее, пока его не заподозрили еще и в чернокнижии и не сожгли на костре.
— Поговаривают, что этот зверь, когда его брали, пятерым стражникам все ребра пересчитал, а одному даже голову разбил. Бедняга, говорят, скончался вчера ночью, — продолжал рассуждать князь Боркич. — Мне бы такой молодец очень пригодился. Но вначале нужно на товар глянуть, а то вдруг и зубы гнилые, и самому уже восьмой десяток пошел. Молва народная, она же того, приукрашивать любит.
Одинцов поначалу даже испугался. Неужели и правда, он в запале драки кому-то голову проломил. Никогда драчливостью не славился, а вот тут на тебе. Стоило угодить в прошлое, в иной мир, вышли наружу все дурные наклонности. Но память подсказывала, что не было этого. Никому он голову не разбивал да ребра не крушил. Его сразу и повязали, даже рыпнуться не успел и слово «мама» вякнуть.
Князь Боркич остановился напротив камеры Сергея и уставился на него, словно купец на знатного жеребца на торгу. Руки на животе сложил, есть чем похвастаться, да вцепился в дорогой пояс, расшитый драгоценными камнями.
— Этот что ли? — с сомнением в голосе произнес князь. Видно было, что он сильно разочарован. — Хиловат. Хиловат.
— Да он вроде неказистый, но словно волк, который в пылу ярости и медведя завалить может, — тут же затараторил тюремщик. Упускать звонкую монету ему очень не хотелось.
— Медведя, говоришь? — задумчиво произнес князь.
Тюремщик жадно облизнулся. Князь славился щедростью, когда ему товар приглянется. Тут уж главное не прогадать.
— Медведя, медведя. Смотрите, какой у него взгляд злой. Всю ночь на стенку кидался да прутья пытался выломать. Еле утихомирили. Я ему в пищу снотворного подмешал. Так он до утра и продрых.
От такого наглого вранья Серега сначала даже дар речи потерял. А Лех Шустрик, выглядывающий из-за спины князя и тюремщика, строил такие уморительные рожи, что хотелось придушить его, чтобы не потешался над горем.
— Да что вы его слушаете. Он же врет бесстыже, — вскочил с нар и подбежал к клетке Серега. — Ты смотри, хиппи недоделанный, я ведь из клетки выберусь и глаз тебе на задницу натяну за такое вранье.
— Во-во, смотрите на него, какая ярость, сущий зверь, — обрадовался реакции Сергея тюремщик.
— Да, есть у него задор в очах. Начинаю верить в молву народную, — покачал головой князь и огладил пятерней черную густую бороду.
— Какая молва, какой задор. Я вчера ничего такого не делан. Сел в трактире пивка выпить, а тут эти подкатили… — Серега отчаянно кивнул в сторону соседей сидельцев, — да драку затеяли. Я только уворачиваться успевал. А потом вообще под столом спрятался.
— Князь Боркич, дозволь слово молвить, — внезапно заговорил егерь Гурт.
Князь поворотился к нему. Лицо расплылось в широкой ухмылке.
— Ты ли это, Гнилушка? И что опять набедокурил?
— Есть маленько, — заискивающе улыбнулся Гурт. — Молва правду говорит. Я как раз вчера в таверне Микулы и сидел, когда этот пришел. Мы с друзьями отмечали удачную охоту. А тут он вваливается, начинает хватать девчонок прислужниц за мягкие места, чуть ли не завалил одну прямо на столе. И это при всем честном народе. Мы, понятное дело, вступились. Что тут началось! Если бы не наши стражи порядка, этот безумец ни за то бы не остановился. Не то что таверну, полгорода бы в щепу разнес.
Князь перевел взгляд на ошеломленного столь наглым наговором Одинцова и покачал головой. Гурт Гнилушка за спиной князя состроил зверскую рожу и показал Сереге язык, похожий на кусок гнилого мяса.
— Вот так так. А с виду-то и не скажешь. Ну что делать. Беру я его. Городская казна штраф ему выкатила, так вот штраф этот я погашу. Да плюс сто марок серебром сверху. За хорошего бойца не жалко.
— Двести, — выпалил тюремщик и жадно облизнулся.
Князь помолчал, покачал головой и сказал.
— Согласен. Только ты мне к нему тогда кого-нибудь в качестве подарка дай. А то как-то несолидно.