– Ой, бабусь, в Москве длинноволосых тоже хватает.
– Да видала я в кино, они там все больше с распущенными волосами-то ходят. Это срам.
– Почему?
– Да пойми… это ж все равно что голой при людях ходить. Бабу голую да с распущенными волосами только муж должен видеть.
– Это, бабусь, пережитки!
Опять в дверь постучали.
– Варвара Семеновна!
– Заходи, заходи, мил человек.
Это опять был Георгий Иванович. На Еву он не смотрел.
– Вот, Варвара Семеновна, забрал я вашу справку, как обещал. И пряников мятных купил.
– Спасибо, спасибо тебе, Иваныч. Чаю хочешь? С пряничками, а?
– Да нет, спасибо, я пойду, наверное…
– Нет, мил человек, ты уж попей с нами чайку-то… Мы, Евушка, с Георгием Иванычем очень мятные пряники уважаем. Особливо ежели свеженькие. Поставь стаканы-то. Да вареньица достань.
Бабушка налила всем чаю, откусила кусочек пряника.
– Ох, хорошо… В Москве-то у вас такие пряники есть?
– Бывают, только все больше черствые.
– А у нас в районе в пекарне один ссыльный пекарь их делает… Секрет знает, они долго не черствеют. Так знаешь, его хотели обратно в лагерь закатать, из зависти. Неймется людям, ежели кто-то что-то лучше делает. Технолог начал его гнобить, нарушение технологии, то, се, но он ничего, отбился, правда, жена второго секретаря райкома помогла, ее детишки очень уж те пряники обожают.
Ева не могла оторвать взгляда от рук Иваныча. Глаз он на нее не поднимал. Между ними вдруг словно возникла тайна, о которой никто не должен был догадаться.
– Вот, Георгий Иваныч, ты скажи моей дурище, чтобы волосы-то не стригла.
– Что? – словно очнулся от забытья сосед.
– Да вон она косу отрезать хочет. А я говорю, не смей!
– Да, вы правы, жалко, красивые волосы… – пробормотал он. – Жалко, очень жалко. – Он вдруг поднял глаза. Еве показалось, что они стали совсем темными, хотя только что были голубыми.
– Да ладно, уговорили! – с торжеством засмеялась она, чувствуя, что победила, наповал сразила этого мощного немолодого мужика.
Зачем он мне, думала она ночью. Незачем, а все равно приятно. Ей было радостно и весело.
Ева пробыла у бабки еще девять дней, но Георгия Ивановича больше ни разу не видела. Он не заходил в бабке, не появлялся во дворе.
На четвертый день Ева не выдержала.
– Бабусь, а чего это Иваныча не видно? – как бы между прочим спросила она.
– В район ушел. К бабе своей. Да еще какие-то бумаги ему пришли, вроде к лету освободится. А тебе чего? Нешто глаз на него положила?
– Да ты что, бабусь? – ахнула Ева. – Просто был человек и вдруг нету. А глаз ты знаешь на кого я положила…
– Да уж, справный малый, не Иванычу чета.
– Вот именно!
2007 год
– Лали, вы позволите?
– Садитесь, – не слишком приветливо отозвалась она.
– Спасибо. Такой чудный вечер сегодня…
– Я здесь уже несколько дней и все вечера такие.
– Это приятно.
– Да.
Она не стремилась поддерживать беседу. Достала сигарету из пачки. Он схватил со столика зажигалку.
– Вы красиво курите.
– Спасибо. Я думала вы скажете другое…
– Что именно?
– Что курить вредно и еще, что целовать курящую женщину, все равно что пепельницу.
– Боже! Я произвожу такое кошмарно-пошлое впечатление?
– Да, пожалуй, нет, – засмеялась она. От улыбки ее лицо буквально расцветало.
– Я хотел сказать совсем-совсем другое, но, боюсь, это все-таки тоже будет банальность.
– Попытайтесь.
– Нет, пожалуй не буду. А скажите лучше, почему вам показалось, что мы знакомы?
– Шутки памяти, ничего больше.
Она опять умолкла. Только что ему почудилось, что она готова с ним флиртовать, но видимо обманулся.
– Лали, а почему вы одна?
– В каком смысле?
– Ну, вы днем были с этим юношей…
– А вечером без юноши, только и всего.
– Ох, как с вами трудно.
– Да. Со мной трудно. И если вы решили за мной приударить, то должна сразу честно предупредить – бесполезно. Только время потеряете.
– А я не спешу.
И он пристально посмотрел ей в глаза, включая на полную мощность свое мужское обаяние.
Но на нее, похоже, это не действовало.
– А почему, позвольте спросить? Из-за этого мальчика?
Она вдруг фыркнула.
– Представьте себе.
– Но зачем такой очаровательной женщине сидеть вечером одной в баре, пить вполне мужской коктейль и отшивать возможных поклонников, тогда как юноша развлекается в городе и неизвестно еще…
– Вы хотели сказать, неизвестно еще с кем, да?
– Именно.
– Я должна ответить на эту тираду?
– Хотелось бы.
– Хорошо. Потому что мальчикам в девятнадцать лет следует на отдыхе развлекаться.
– Но… Разве вас это не… унижает?
– Унижает? Да почему?
Она уже вывела его из терпения.
– Потому что вы намного старше, а он… он же ваш любовник, а вы готовы мириться с его свободой?
Она вдруг начала хохотать.
– Чему вы смеетесь? Что я такого сказал?
– А с чего вы взяли, что он мой любовник? Бред! Это мой сын!
– Сын? – поперхнулся коктейлем Родион.
– Представьте себе, сын.
– А почему он зовет вас по имени?
– Сейчас это называется прикол. Он так прикалывается. Помните днем, когда я примеряла жакетку, он меня отозвал в сторонку?
– Ну?
– Он мне шепнул: мам, давай поприкалываемся над этим дядькой, он явно на тебя запал.
– Правда? У меня гора с плеч… Но послушайте, Лали, сколько же вам лет? Мне и в голову не могло прийти, что у вас такой сын…
– Мне сорок один год. Хотя задавать такие вопросы…
– Знаю, простите, не удержался. Но тогда за этим неприличным вопросом следует другой, возможно, еще более неприличный.
– Да?
– Если этот парень ваш сын, почему вы не оставляете мне шансов? Боитесь сына? Он проболтается вашему мужу?
– Мой муж умер полтора года назад.
– Простите.
– Я любила его, по-настоящему любила, и была с ним безмерно счастлива. А паллиативы мне не нужны. Я понятно объяснила?
– Более чем. Лали, простите, я ничего не знал, я не хотел вас обидеть, боже упаси. Обещаю вам – никаких ухаживаний, никаких поползновений… Но просто общаться мы можем? Как друзья?
– Какие ж мы друзья? Это любовь бывает с первого взгляда, а дружба…
– И дружба с первого взгляда тоже бывает, поверьте мне. Вот взять хотя бы Олега… Мы встретились в студенческом лыжном лагере, попали в одну комнату, посмотрели друг на друга и тут же сдружились. У нас такое совпадение, мы так понимаем друг друга… Давайте попробуем.
– И как мы будем пробовать? – улыбнулась она. Он вдруг понравился ей. В нем есть обаяние.
– Ну, для начала я вам представлюсь. Родион Николаевич Шахрин. Журналист. Не женат и это истинная правда, а не курортный трюк. Живу в Москве, в трехкомнатной квартире на Кутузовском, которая досталась мне от родителей. Отец умер десять лет назад, а мама – три года. Ну а вы?
– Сведения исчерпывающие. – В ее глазах что-то мелькнуло. Но он не понял, что. – А я пока считаю, что и так многое о себе рассказала.
– Как угодно даме.
– Ну что ж, Родион Николаевич, спокойной ночи.
Она вытащила из сумочки кошелек.
– Позвольте…
– Нет, не позволю. – Она достала из кошелька несколько монет и оставила на столе.
– Погодите, Лали, мы же соседи, я вас провожу.
Она хотела отказаться, но он обезоруживающе улыбнулся.
– Извините, но кажется, все немного не так…
– То есть?
– Я ж только приехал и боюсь, что в темноте могу заблудиться. Честное слово, это не уловка…
– Так и быть!
1987 год
Пришла весна. Близилась сессия. У Евы голова уже шла кругом от бесконечного корпения над учебниками. К тому же она неважно себя чувствовала. Платон сделал ей предложение почти сразу по возвращении ее от бабки. Она раздумывала. Его это уязвляло.
– Знаешь, Тоник, я так не хочу. Надо мне познакомиться с твоими родителями, чтобы все как у людей… А вдруг я им не понравлюсь?
– Ну и что? Это же я на тебе женюсь.
– Нет, так нельзя.
Подружка Женька развопилась:
– Ты больная? Такой парень! Такая семья!
– Я именно не знаю, какая семья.
– Да какая, хрен, разница! Главное, выйти замуж!
– Нет, главное…
– А что, что главное?
– Нет, так, ничего…
Ева никому, даже Женьке, не сказала ни слова про странного, старого – целых сорок лет ему! – мужика. Да и говорить-то, собственно, нечего было. Но время шло, Платон настаивал и она сказала:
– Тоник, вот твои родители в мае вернутся из загранки, тогда и подадим заявление.