И фотографии на белых стенах: дедушка, родители, другие умершие родственники. И множество православных икон…
За стеной – закуток бабушки. Она хоть и жаловалась на бессонницу, но на деле спала крепко, Димитрис не раз в этом убеждался, возвращаясь из нижнего города за полночь, – ни разу она не проснулась при его появлении, не окликнула внука… Вот и сейчас только носом посвистывала. Слышно было так хорошо, будто бабуля под столом пряталась.
Ну и пусть его жилище самое бедняцкое, подумал Димитрис. Если б не он – девчонке вообще пришлось бы ночевать где-нибудь под лодкой, укутавшись в рыбацкие сети.
– Хочешь есть? – спросил он у незнакомки.
Алчный огонек блеснул в ее глазах, и она кивнула.
Димитрис достал из холодильника сацики[1], намазал толстым слоем на ломоть хлеба, налил стакан домашнего вина, протянул девушке. Она присела к столу, вино понюхала, сморщила носик и отставила в сторону. Ну и ладно. Девчонка и без того под кайфом, зачем ей еще вино!
Зато за хлеб с сыром девушка принялась с жадностью. Димитрис стал готовить на плите кофе. Сварил, разлил в две чашки. Налил из чана чистой холодной воды в два стакана. Девушка доела хлеб, облизнулась, проговорила:
– Очень вкусно.
– Кто же все-таки ты такая? – задумчиво произнес Димитрис, спрашивая скорее не ее, себя: – Даже имени своего не знаешь…
Во взгляде незнакомки опять мелькнула паника. Видно было, что она совершает мучительные усилия, чтобы вспомнить, но у нее не получается. Девушка сделала порывистое движение и в отчаянии закрыла лицо руками. Рукавом куртки она задела стакан с водой, тот опрокинулся и упал прямо на пол. Раздался звон стекла. Разлетелись осколки, расплеснулась по половицам вода. И в тот же миг из-за стенки раздался хриплый со сна голос бабушки:
– Димитрис? Что такое?
– Ничего, бабушка, я уронил стакан.
– Зачем тебе стакан?
– Я хотел пить.
– А кто с тобой пришел?
– Никого, бабушка, я один.
– Не ври мне.
Димитрис мысленно чертыхнулся – чертыхаться вслух бабушка считала большим грехом, и он старался при ней никогда не поминать лукавого. Но когда бабули не было близко, ругаться случалось. Бабушка за стенкой закряхтела, встала и явилась миру: в белой ночной рубашке, скрюченная, морщинистая, длинноносая – ни дать ни взять ведьма из сказок.
Она в упор, не выражая ни малейшего удивления, стала молча разглядывать незнакомку старческими глазками, а та в ответ смотрела на старушку простосердечно, словно младенец.
– Димитрис! Кто это?! – спросила бабушка.
– Ей негде ночевать.
– Почему она должна ночевать у нас?
Разговор шел по-гречески, поэтому Димитрис не боялся, что ночная красавица их поймет. Если только девушка не притворяется, не играет искусно свою роль – знать бы только какую.
– Я привел ее потому, – смело промолвил парень, – что больше ей не к кому обратиться.
– А кто она такая?
– Туристка. Выпала с яхты и приплыла на остров. У нее ничего нет: ни денег, ни еды, ни воды, ни крова. Разве это не по-христиански – помочь страждущей?
– Ты ей помогаешь, – прозорливо спросила старушка, – потому что она страждущая? Или потому, что красивая и тебе нравится?
– И то, и другое, ба, – честно ответил парень.
– Что ж… – протянула старушка. – Хочешь помогать – помогай. Но если ты воспользуешься ее беспомощностью и надругаешься над ней – учти, бог тебя покарает.
– Я даже не думал ни о чем подобном! – вспыхнул юноша.
– А то я тебя не знаю! И учти: бог высоко, а я здесь, рядом. Спать я больше сегодня уже не буду – спасибо, внучек, разбудил, испортил мне ночь, – и если я что услышу – прокляну и отхожу тебя палкой, понял?
– Бабушка!
– Дай ей пижаму твоей покойной матери! И не вздумай подглядывать, когда она будет переодеваться на ночь!
– Бабушка!
– Что «бабушка»? Если б не я, ты бы такого успел натворить, в твои-то молодые годы – за всю жизнь у господа прощения б не выпросил!
И бабуля ушла к себе за загородку, сердито шаркая шлепанцами по полу. А там не улеглась, а лишь уселась на кровать (скрипнули пружины) и принялась бормотать молитвы.
И тут девушка порадовала Димитриса, потому что задала самый обыденный вопрос, вполне разумный:
– О чем вы говорили?
– О тебе, – не стал скрывать юноша.
– И что?
– Она спрашивала, кто ты и откуда взялась. А я не знал, что ей ответить.
– Она расстроилась?
– Думаю, да.
– Может, мне лучше уйти?
– Куда ты пойдешь? Сейчас ночь, а у тебя даже одежды нет.
– Мы будем здесь ночевать?
– Да.
– Это твой дом?
– Да.
– А где мы находимся?
– Я же тебе говорил: это Хора, или верхний город.
– Мы на острове?
– Да.
– Как он называется?
– Серифос.
Девушка помедлила и попыталась что-то вспомнить. Судя по ее лицу, у нее ничего не получилось.
– А где это? – тихо спросила она.
– Эгейское море. – Девушка не выказала ни узнавания, ни удивления, и Димитрис иронически продолжил: – Государство называется Греция, материк – Европа, планета – Земля. Слушай, что ты принимала?
– Я… Я не помню…
– Ладно. Раздевайся, ложись. Утро вечера мудренее. Я отвернусь.
Про мамину пижаму, посоветанную бабушкой, он решил не упоминать.
– Хорошо, – покорно сказала девушка.
Димитрис прислушался. Бабушка за стеной наконец улеглась и даже, несмотря на угрозу бодрствовать, успела завести свой еженощный посвист. Дай бог, больше она до утра не проснется. Парень указал рукой:
– Эта кровать – твоя. Стели, ложись. На другой я лягу. Я буду здесь, в комнате. Если тебе станет скучно или страшно, или что-то в этом роде – обращайся.
Девушка не ответила. Димитрис понял, что взял неправильный тон, и с чувством сказал:
– Я привел тебя в свой дом, потому что ты мне понравилась. Ты – красивая. И я бы хотел быть с тобой.
Она опять промолчала. Он подошел ближе и взял ее за руку.
Незнакомка резко отдернулась. Отступила на два шага, прижалась к стене. В глазах разлился испуг.
– Не бойся, что ты, что? – Он протянул перед собой две открытые ладони.
– Я не боюсь… но я… Я, наверное, нездорова. Не трогай меня. Пожалуйста, не трогай!
Она почти сорвалась на крик, а Димитрис прижал палец к губам и сделал испуганный жест в сторону перегородки, за которой помещалась старушка.
– Прости, – промолвила незнакомка.
– Я тебя не трону.
– Да, не сегодня, – мягко сказала она, даря ему надежду. – Для начала я должна выздороветь.
«Будем надеяться, что, когда выздоровеешь, ты не убежишь».
Она откинула покрывало на своей койке.
– Отвернись.
Димитрис покорно встал к ней затылком.
А девушка, перед тем как лечь, внимательно изучила свои руки и бедра в поисках следов от уколов.
Следов не было. Или она просто не могла их разглядеть в тусклом свете единственной лампы?
* * *
Нет, я не наркоманка… не наркоманка… но почему так пусто в голове? Почему я не помню о себе ничего? Почему моя жизнь началась два часа назад на пустынном пляже на этом греческом острове? Кто я? Черт возьми, кто я?
КТО?
Я?
Она хотела бы еще над этим подумать. Думать и пытаться вспомнить, думать еще и еще, напрягать мозги, но вместо этого вдруг провалилась в тяжелый сон.
* * *
А ночью ей приснилась… странная картинка… Причем в своем сновидении она видела изображение не вживую. Она вроде бы лицезрела экран монитора – что находится за пределами экрана, различить не могла… А изображение было таким: мужчина в легкой летней одежде… Он ей хорошо знаком, даже близок, но девушка мучительно припоминала и все никак не могла вспомнить, кто этот человек и какое отношение к ней имеет…
Изображение, что ей показывали на экране, дрожало – похоже на документальное кино: снимают издалека и скрытой камерой… Вот мужчина идет по улице белого городка. Сам городок чем-то похож на тот, где она оказалась сейчас с Димитрисом: белые стены домов, синие ставни… Но в то же время она понимала даже во сне: это, конечно, совсем другое место…
Вот человек, за которым наблюдает скрытая камера (и она во сне!), входит в дом. Да, и этот дом чем-то похож на жилище, где она сейчас находится. Он такой же белый, под голубой крышей, однако при этом и больше, и современней, в нем не один, а целых два этажа и есть синий деревянный балкон и спутниковая тарелка на крыше…