Король Рахем Зернотерка стал собираться в поход на империю, но тут доброжелатели ему напомнили, что в столице обитает законный наследник трона, четырнадцатилетний Идасси, и что если узурпатор соберется воевать, то, пожалуй, Идасси вернется в свою страну и у него будет много денег и сторонников.
Тут новый король вархов раздумал воевать и попросил прислать ему книжек с законами и о том, как возделывать землю. А Идасси остался жить в столице, и каждый год туда приезжали самые знатные люди королевства: одни – чтобы уговорить его вернуться, а другие – по поручению короля, чтобы его убить.
Идасси был мальчиком умным и хитрым, с сильными руками и не по годам тяжелым подбородком. Преподавали ему лучшие учителя. Учился он отменно, а с силой его могла сравниться только его жадность: с дворцовыми поварами (именно им, а не на рынке он чаще всего продавал рыбу), торговался он беспощадно, из-за каждого гроша. Зато потом швырял эти деньги приятелям: настоящую выгоду получаешь не когда сидишь на деньгах, а когда тратишь их на друзей. Вообще Идасси менялся мгновенно: на рынке он был базарный спорщик, на уроках, – блестящий ученик, а с мятежными баронами – сын их законного короля.
В то время, о котором мы ведем рассказ, Идасси как раз исполнилось семнадцать лет: он был почти на год младше государя Инана.
На следующий день, едва у Идасси кончился урок математики, его вызвали к начальнику лицея. Идасси сразу вспомнил о ночном знакомом. «Донес, кухаркин сын, что я рыбу ловлю! А почему, спрашивается, нельзя? Покажите мне в империи такой закон, чтобы запрещал ловить рыбу в Ивовом ручье!»
Но начальник о рыбе и не вспомнил, а сдал Идасси с рук на руки какому-то чиновнику из дворца. Глаза у чиновника бегали, как два таракана. Чиновник проводил Идасси до паланкина, взгромоздился следом и почтительно захлопнул дверцу.
«Нет, это не рыба. Это дядины штучки», – подумал Идасси и тихонько пощупал за отворотом сапога широкий и плоский, как хвост попугая, нож, который всегда носил с собой. Идасси знал, что в любой миг его могут убить. Империи, конечно, его смерть была невыгодна, потому что сразу после его смерти его дядя напал бы на империю, но Идасси повзрослел рано и потому понимал, что то, что невыгодно государству в целом, может быть выгодно чиновнику в частности: достаточно, например, дяде заплатить Рушу много денег, и тот прикажет его убить: «Пытался, мол, бежать».
Через полчаса паланкин остановился: толстенький чиновник высадился первым и высадил Идасси. Перед ними возвышался маленький павильон с крышей, похожей на сосновую шишку. Мраморные ступени были застланы инисским ковром, а на ковре расставлены серебряные зверушки. Толстенький чиновник повел Идасси внутрь. Прошли одну комнату, другую, третью, – Идасси в изумлении вертел головой и чуть не влетел в цельное зеркало, затканное золотыми цветами. Идасси в жизни не видал такой роскоши: в Лицее Белого Бужвы мальчиков воспитывали в тростниковых стенах, в духе справедливой строгости, а дома, в королевстве… Ба! Двадцать лет назад отец Идасси в одном из походов захватил золотую уточку-солонку, и об этом событии песен сложили больше, чем помещалось в солонку крупинок соли, потому что тогда никто из народа вархов не видел такой искусной работы и столько золота в одной уточке.
Наконец вошли в комнату, имеющую форму морской раковины: повсюду лежали подушки и стояли кресла, за витой колонной дымилась золотая курильница, под потолком качались цветочные шары. У столика для лютни сидел худощавый мальчик в черных штанах и белой шелковой куртке.
– Государь Инан, – возгласил толстенький чиновник.
Мальчик обернулся.
– А, – сказал он, – кто вчера не верил, что я – император?
* * *
Государыня Касия убирала волосы, когда ей доложили:
– Государь Инан отыскался. Ночью бродил по саду, а потом отковырнул окно своей спальни и изволил, незамеченный, лечь. Где-то при том поймал трех рыб-желтоперок, спрятал их под подушку, загадил постель.
– Великий Вей, – сказал молодой военный чиновник, которого прочили на место в смежных покоях, – а рыбы-то откуда?
– Тьфу, – сказала государыня, – как в государстве быть покою и теплу, если государи спят в обнимку с рыбами?
Позвала первого министра Руша и приказала:
– Пройди к государю Инану и скажи, что он не выйдет из свой спальни, пока не попросит прощения у брата. Да вот еще что: у него в спальне стоит игрушка, подаренная господином Даттамом в прошлом году, – возьми эту игрушку и отдай его высочеству Варназду.
Эта самая игрушка, подаренная Даттамом, была не что иное, как удивительные часы, собранные из десяти тысяч колесиков, и они отсчитывали обычный час и минуту, время восхода и захода солнца, дни, месяцы и годовые знаки, время сбора налогов и время праздников, а также показывали, как двигается солнце и обе луны, и в награду за эти часы господин Даттам выпросил себе право забирать в храм приговоренных к смерти преступников и изучать на них, живых или мертвых, строение души или тела.
Первый министр Руш обрадовался и поспешил в государев павильон.
* * *
Инан и Идасси тем временем развлекались во внутреннем дворике: Инан приказал привести лошадь, а Идасси сел на лошадь, пустил ее вскачь и стал вытворять разные штуки, – висел то под брюхом, то за хвостом. Эту науку он усвоил раньше всех прочих, так как варвары сначала учат детей ездить на четырех ногах, а потом уж ходить на двух.
Вдруг, в разгар веселья, прибыл чиновник и доложил:
– Государь, соблаговолите последовать в спальню.
Государь, дрожа, вернулся в спальню, а Идасси, хотя его никто не приглашал, забежал за угол, ухватился за рогатый карниз, перекинулся на крышу, пробежал к галерее за государевой спальней, спрыгнул вниз и, отколупнув, как вчера, створку окна, запустил глаза внутрь.
Руш, ожидавший в государевой спальне, кланяясь, доложил:
– Государыня-мать велела запереть вас в спальне, пока вы не извинитесь перед братом.
Государь сел на кровать и собрался плакать, а чиновник отпер стеклянную, с вырезанными на ней цветами дверцу шкафа и достал оттуда часы.
– Это что такое? – закричал Инан.
Руш поклонился:
– Повеление государыни: взять игрушку и отдать его высочеству Варназду, ибо всякий проступок должен сопровождаться возмездием.
Государь, закрывшись рукавом, зарыдал.
– А ну положи на место!
Руш обернулся: в комнату, через подоконник, впрыгнул темно-рыжий юноша в форме лицеиста Белого Бужвы, худощавый и широкоплечий, и с широким ножом в руке. Руш выпучил глаза, а Идасси выхватил у него игрушку и запихнул обратно в шкаф с такой силой, что серебряные луны затрепетали и на верхушке часов распахнулось окошко, из которого выскочила фигурка человечка в платье налогового инспектора.
– Как-как так… – с изумленной злобой начал Руш.
Тут Идасси одной рукой схватил Руша за волосы, а другой приставил ему нож к горлу, и в этот миг он не показался Рушу худощавым юнцом. Напротив, первый министр почувствовал, что у юноши железная хватка, и что пальцы, вцепившиеся Рушу в волосы, из той же стали, что и нож у его шеи. А Идасси запрокинул Рушу голову, осклабился и спросил:
– Ты что за подземная тварь, чтобы обижать государя? Что это он сделал, чтобы плакать?
– Я… – сказал Руш, – именем государыни Касии… Государь вчера изволил ударить своего младшего брата…
Идасси ударил чиновника коленом в бок. Тот отлетел в угол и там нанизался рукавом на завиток в подсвечнике.
– Государь, – сказал Идасси, – волен бить кого угодно и за что угодно! Нет такого, что было бы не позволено государю, а воля государя – закон! А ты, собачья сиська, что такое?
– Я – первый министр, – вскричал Руш.
– Если ты первый министр, – усмехнулся Идасси, – где же твоя юбка?