Маленький ныряльщик - Сергей Калашников

Глава 1. Ассимиляция

Небо с редкими кучевыми облаками выглядит не слишком глубоким. Оно имеет насыщенный чёткий цвет, как бывает весной. Солнечно и тихо. Много берёз вокруг. Но они не покрыты листвой -- их ветви черны. Дымка набухающих почек тоже незаметна -- рано пока листьям распускаться. Вон и снег лежит под деревьями, съёжившийся, присевший, испещрённый язвинами протаек и припорошёный лесным мусором. Особенно убедительно смотрятся грязновато-белые участки под елями -- нарядными и пушистыми, как всегда.

Я стою на склоне пригорка и с наслаждением любуюсь красотой нашей русской природы: просторной луговиной, из которой торчат клочья прошлогодней травы, тёмной кромкой леса в отдалении, разбитой мокрой грунтовкой. Хорошо. И решительно ни о чём не хочется думать.

А надо.

Надо сообразить, куда я попал.

Выходил из подъезда, увидел, как лицо прохожего, обращенное ко мне, исказилось каким-то сильным чувством. Даже рот стал приоткрываться, видимо, чтобы выпустить крик... и вместо унылого городского двора вокруг меня великолепие загородного простора. Первое, что приходит на ум -- на меня что-то свалилось и зашибло. Если бы я очнулся в больнице, значит не насмерть. А то, что очутился я в окружении невообразимой красоты, верный признак попадания.

В рай? Возможно, хотя я в него и не верю. Да и как-то безлюдно тут. Ни ангелов тебе, ни гурий. Зато воздух -- нектар. Так бы и пил без передышки.

После нескольких энергичных вдохов голова закружилась и я полез в карман за сигаретами. Пусто. Точно, я же как раз за ними и шёл в ларёк. Да уж -- реакции живого тела никуда не девались. Так что выходит, скоро и есть захочу. А потом и спать потянет.

Так помаленьку разум приводил меня к пониманию необходимости осознать себя и сообразить, что делать дальше. Если бы не дорога, я, наверное, принялся бы выворачивать карманы в поисках там вещей, необходимых Робинзону, искать пропитание охотясь или рыбача, строить хижину и осваивать технологию изготовления ручного рубила. А так -- понятно, что необходимо выбираться к людям.

Спросите, не боязно ли мне? Нет, не боязно. Я ведь наверняка уже погиб там, где жил раньше. Поэтому ко всему, что происходит сейчас, отношусь, как к некому довеску к уже прожитой жизни. И потрачу я его, этот довесок, на получение одного сплошного удовольствия. А от страха или адреналина никакой радости не испытываю. Я ведь уже далеко не юноша. И верю в то, что даже если все живущие здесь люди намерены меня обидеть, то это вовсе не причина прятаться и дрожать от страха. Безразличие к возможным опасностям не раз позволяло мне сохранить разум в ясности и не наделать глупостей. А сейчас, после, как я полагаю, удара по голове и недавней гибели, чувствую в себе просто бескрайний разлив равнодушия.

Спускаюсь со склона к дороге и поворачиваю налево. Разбитые колеи, мешанина грязи на дне узких заполненных водой канавок, осевшая на дно податливая на вид размокшая глина, покрытая прозрачной отстоявшейся водой -- и ни одного следа автомобильных шин. Тут ездят на телегах с узкими колёсами. Вот и навоз, и отпечатки кованых копыт угадываются местами.

Лезть в грязь и месить её подошвами ботинок нет никакого смысла, поэтому я иду вдоль обочины, наступая на прошлогоднюю траву. Дальний лес тянется справа за дорогой и полем. Слева покатый склон, на котором уже можно углядеть пробивающуюся зелёную траву. Мне тепло в дублёнке и, чтобы не вспотеть, я расстегнул её. Так не жарко. Можно отдаться течению мысли. Заботы прошлой жизни, словно на прощание, проходят перед внутренним взором неспешной чередой.

Жена на пенсии, дети... дочь замужем, а сын, кажется, тоже скоро будет окольцован. Внуки -- дети, как дети. Без моего заработка обойдутся. На работе, конечно, могут начудить но, поплюхаются чуток, да и справятся. Есть у нас в коллективе и без меня светлые головушки, а опыт -- дело наживное. Да и объяснял я много и доходчиво, так что и гигрометр до ума доведут, и эту штуку с шариком на конце доделают. А правый винт шпингалета, что на двери в ванную, я только что затянул...

- Барин, садись, подвезу! - вот, задумался и не обратил внимания на то, что меня догнала телега. Ведь и скрипело сзади, и фыркало, а пока не усыхал человеческого голоса, так и переставлял ноги, ни на что не обращая внимания. Это мегаполис превращает нас в слепоглухонемых до той поры, пока не почуешь воздействие, оказанное непосредственно на тебя.

- Спасибо, голубчик. Я гуляю. Мне доктор велел.

- А-а. Тогда ладно. А то ведь тут ещё версты три, - мужик тряхнул вожжами, пронзительно чмокнул и покатил дальше.

Пальто на нём длинное из грубоканой материи, напоминающей мешковину, но плотнее. Думаю, это армяк, потому что запах на груди к левому плечу, где отворот закреплён пуговкой, и кушак перетягивает талию. Шапка напоминает покроем цилиндр, которые носили в эпоху с фраков. Только материя -- та же мешковина, отчего форма головного убора против прототипа менее чёткая -- и поля, и торчащая из них труба имеют разнородные беспорядочные деформации. Штаны из той же домоткани, однако материя тоньше, фактурой приближается к брезенту, который использовали для курток сварщиков. Всё это выкрашено в один цвет, хотя каждый предмет одежды выцвел в свою меру. Общая тональность -- сдержанная, ближе к коричневому.

Борода опрятная, стриженая, но без фасону -- просто укорочена, чтобы не мешалась. Ни в лошади, ни в телеге глаз не подметил решительно ничего, стоящего особого упоминания.

Провожаю взглядом возницу и понимаю, что упустил шанс проехать рядом с человеком, способным рассказать мне много разного полезного о том, где я и что тут творится. Ну а что делать, если при прощании я не смогу дать ему даже пятак на водку.