…Дом в дачном поселке Травяное, в двенадцати километрах от Окружной, заполыхал в три часа ночи. Через двадцать минут прибыли пожарные расчеты, но двухэтажное частное строение горело уже интенсивно, и борцы с огнем сосредоточились в основном не на тушении (тем более что людей, по уверению соседей, в доме не было), а на том, чтобы огонь не перекинулся на соседние постройки. В итоге дом был уничтожен полностью.
Пожарно-техническая инспекция определила: у пожара нашлось как минимум два очага возгорания – стало быть, имел место поджог. Возбудили уголовное дело, и полковник расписал его мне.
Вчера днем я уже побывал в Травяном на месте происшествия и без труда, сидя в своем кабинете в управлении, припомнил увиденную картинку.
…Запах гари чувствовался едва ли не за пятьсот метров. Черные разбросанные бревна… Снег, усеянный головешками… Обугленная русская печь… Вот и все, что осталось от дома. Картина – словно из фильма Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину». Только, в отличие от военных лет, весь заснеженный участок усыпан кусками взорвавшегося и разлетевшегося шифера…
Одна из сосен, возвышающаяся над домом, слегка пригорела с одной стороны. Другие деревья не пострадали. Ворота, ведущие на участок, выбиты, створки висят на одной петле – видать, пожарные с боем прорывались к очагу возгорания. Снег вокруг дома истоптан, изъезжен колесами.
А участок громадный, соток пятьдесят. Есть и плодовые деревья, и теплица, и беседка, и банька, и немалое пространство, где, по всей видимости, летом расцветают грядки. Зажиточное хозяйство…
По зимнему времени большинство домов в поселке пустовало – они одиноко утопали в снегах, окна забиты досками. Я нашел лишь нескольких очевидцев из числа тех, что сейчас, в декабре, проживали в поселке (их местный участковый называл «зимниками».)
Однако и «зимники» ничего не видали, не слыхали. Проснулись, когда строение уже заполыхало. Сосед, имевший телефон, позвонил в «01».
И все ж таки я отыскал одну бабульку лет семидесяти – ее дом располагался через улицу, наискосок от пострадавшего строения, метрах в пятидесяти. Бабулька – точнее ее надо бы назвать старой дамой – произвела на меня впечатление слегка малахольной. И тем не менее она рассказала, да с жаром необычайным, как в ту ночь проснулась от шума. Поглядела на будильник: два часа. Звуки доносились со стороны участка соседки. Она подошла к окну, выходящему на улицу, и увидела, как к соседке перелезают через забор две темные фигуры.
Я сначала не очень-то поверил даме, уж не выдумывает ли задним числом? Все ж ее дом располагался довольно далеко от сгоревшего, вдобавок меж ними росли тополя, пара сосен, елки. Я помог мамаше подняться, попросил указать: откуда, в точности, она видела супостатов? «Пожалуйста», – женщина величественно смотрела на меня, будто на Фому неверующего. Мы бодро взобрались по крутой лестнице на второй этаж. Дама вытянула перст, превратившись в державный памятник: вот тут, тут они через забор-то и перемахнули! И правда, не приврала леди: отсюда видимость была прекрасной: и дом сгоревший, и половина соседского участка, и часть ограждавшего его забора как на ладони. Поджигатели, указала старуха, лезли там, где ворота. Очень грамотно с их стороны – все равно следы потом заездили пожарные машины, затоптали соседи.
«А затем, – продолжила в ажитации, захлебываясь словами, свою повесть хозяйка, – я смотрю: в доме Ивановны – свет! Да не такой, чтоб как от электричества, а узкие кинжальные лучи в темных окнах мечутся, – я после догадалась: они там с фонариками орудовали! Отсветы, отсветы! Они искали чего-то!..»
– Что ж вы милицию сразу не известили? – упрекнул я свидетельницу.
– Как, молодой человек, вы прикажете мне в милицию сообщить? Телефона-то у меня нет! Это что ж я: среди ночи должна была по темной улице в отделение бежать? Когда эти двое того и гляди обратно через забор перелезут – и за мной с ножами?!
Короче, грабители с фонариками, если верить свидетельнице, орудовали долго, чуть не час. А потом дом и полыхнул.
– Вы видели, как они обратно через забор лезли? – поинтересовался я.
– Нет, не было их! Должно быть, другим путем утекли!
– А описать их можете?
– Как же я их вам опишу?! Ночь, они в черном, в шапках! Но – молодые. Через забор перемахнули, словно Брумель!..
– А на чем они приехали? Вы машину какую-нибудь поблизости видели?
Дама подхватилась:
– Да, машина! Я не видела, но двигатель ревел! Среди ночи! НЕ вначале, когда они только полезли – хотя, может, я и не слышала, – а потом, уже когда пожар начался. Где-то вдалеке – дыр-дыр-дыр! Я еще подумала: откуда в столь поздний час взялась здесь машина?
Впоследствии, к сожалению, местный участковый ценность показаний моего единственного свидетеля поставил под сомнение. Махнул рукой пренебрежительно:
– А, Варвара Федоровна!.. Она у нас известная… – и сделав выразительную паузу, покрутил рукой в воздухе в районе собственного виска.
– Известная – кто?
– Рассказчица. Мастер разговорного жанра. Она, знаете ли, даже на учете в психдиспансере состоит. И в дурдоме два раза лежала.
– В дурдоме? А что она натворила?
– Письма пишет. Болезненные фантазии у нее. Бредовые идеи по переустройству общества. Критикует все подряд. И пишет, и пишет. Сначала просто в политбюро писала, потом – лично товарищу Андропову, а теперь уже и до президента Рейгана добралась…
Я не стал спорить с лейтенантом, что от критики существующих порядков до галлюцинации в виде двух фигур, перелезающих через забор, – дистанция огромного размера. Впрочем, я не настолько разбираюсь в психиатрии…
Потом мы с ним занялись личностью хозяйки сгоревшей дачи. Формально дом и садовый участок принадлежали вдове генерала Марусенко (иным, менее высокородным гражданам, владеть землей столь близко от Москвы не полагалось). Я поговорил по телефону с генеральшей и понял, что для нее, в силу преклонного возраста, дом в Травяном – все равно что поворот сибирских рек – абсолютно неинтересен. Судя по всему, из многообразия вещей, что существуют в мире, для нее имеют значение лишь те, что связаны с собственным висящим на ниточке здоровьем: показатели сахара, белка, гемоглобина, лейкоцитов и прочее. Генеральша в доме в Травяном в последние лет десять даже не появлялась, и фактически им безраздельно владела ее невестка – тоже вдовая. Муж невестки (и, соответственно, сын генерала и генеральши) скоропостижно скончался пару лет назад.
Фактическую владелицу дачи звали Порядиной Полиной Ивановной.
…Вот эту самую пострадавшую Порядину я и вызвал сегодня на двенадцать в управление.
Она вошла – потухшая, скорбная, с губами в ниточку. По-моему, даже чуточку переигрывает. И не разберешь, где кончается ее истинное переживание из-за материальной утраты, а где начинается работа на публику. Бывает, даже свежеиспеченные вдовы выглядят куда менее трагично, чем она, – я сам видывал.
Порядина хмуро на меня посмотрела, недобро. Подозрительно. Словно я тоже замешан в поджоге ее дачи.
После короткого сна без постельного белья (и в белье нательном, как в анекдоте) я чувствовал некую неуютность в организме. Словно все тело отсидел – включая голову. И сразу для себя решил: нет у меня сил переламывать негативное отношение потерпевшей к расследованию (каковое налицо) и располагать ее к себе. Сразу видно: мы с нею все равно не подружимся. Значит, надо выудить из нее столько информации, сколько получится, да и отправить восвояси. И я начал задавать стандартные вопросы.
– Дача была застрахована?
– Нет.
– Хранились ли в доме ценности?
– Вы что имеете в виду?
– То и имею! – рявкнул я. – Ценности, они и есть ценности! Золото, бриллианты? Деньги? Электроника импортная?