– Был повод, вот и напились, – пожал он плечами. – А ругалась Алла с Сергеем или нет, не слышал.
– А что за повод собрал вас тут всех вместе? – промямлил вдруг Леонид.
– Пятнадцать лет со дня знакомства моих друзей, они теперь семья, – пробормотал он.
И тут же перепугался. А вдруг Ванька с Ленкой другую дату назвали – правильную? Они ведь семнадцать лет назад с небольшим познакомились, это точно знали они все – Антон, Саша и сами Снегиревы. Гостям была названа цифра пятнадцать лет. Вдруг они сказали правду?! Почему, когда на кухне разговаривали, не уточнили это, идиоты?!
– Пятнадцать лет со дня знакомства – это действительно повод для такого празднества, – произнес Леонид с сарказмом и добавил чуть тише: – В какую бы сторону деньгами ни сорить… Так вы начали приставать к своей бывшей жене до того, как уехал ее знакомый, или уже после?
– Я?! Начал приставать?! – У него получилось изобразить удивление. – Никто ни к кому не приставал.
– Допустим, – согласно покивал Борис и, как председательствующий, опрокинул графин над стаканом, забулькал водой, выпил потом, отдышался. – Но у вас получилось снова увлечь ее, снова ею увлечься.
– Да? – Он вяло пожал плечами. – Вы так это видите?
– Не мы, дорогой вы наш Антон Степанович, не мы, а друзья ваши так увидели.
– Выдумки! – фыркнул он и вдруг снова поежился от боли во всем теле.
Он вот тут сидит, отвечает на всякие – на его взгляд – ненужные вопросы, а Алла тем временем уже мертва. И нашли ее со страшной петлей вокруг шеи.
– Выдумки, – повторил он, заставив себя отвлечься от скорбных мыслей, успеет еще, нагорюется. – Просто танцевали, и все.
– Но танцевали очень откровенно, скажу я вам. – Леонид задвигал губами, складывая их в тонкую брезгливую линию. – Раздевались!
– И что? Дурачились просто.
– Ага, дурачась, потащили ее в спальню, – начал перечислять Леонид, загибая пальцы. – Дурачась, она отвергла вас, захлопнув перед вашим носом дверь. И вы потом, дурачась, поставили синяк своему другу, когда он начал вас оттаскивать от двери спальни, где укрылась ваша бывшая жена. Как вам это?
Что он мог сказать, если ничего из рассказанного не помнил?! Не помнил своих действий, не помнил чувств, что двигали им. Двигал им какой-то злобный кураж, вот он и вытворял, не заботясь о последствиях.
– Что скажете нам, Антон Степанович? – вклинился с вопросом Борис, поигрывая стаканом и рассматривая его для чего-то на свет. – Да и еще не скажете нам, где ваш ремень?
Вот оно, началось! Надоело следователям, или кто там они были, ходить вокруг да около, взяли в кольцо и теперь уже не выпустят.
– Свой ремень я стащил с себя, когда танцевал. Сами сказали, что мы раздевались, вот и… – он подвигал лопатками, стараясь избавиться от тупой ноющей боли между ними. – Ремень снял тут вот, когда начал раздеваться. Швырнул куда-то в сторону и тут же забыл о нем. Штаны снять не успел, остановили.
Кажется, так велела ему говорить Саша?
– Стало быть, свой ремень вы сняли в момент танца и оставили в гостиной. Там же он и оставался, когда вы пошли наверх следом за погибшей?
– Стало быть, так, – покивал он. – И доступ к нему имелся у каждого из присутствующих.
– Это вы к чему клоните?
И эти двое, выворачивающие ему теперь стонущую душу наизнанку, уставились на него глазами, полными детского, наивного непонимания. Сочли, наверное, что он проговорился. А вот нате вам, выкусите, господа! Он понемногу уже начал соображать, даже сквозь болезненную ломку у него сделать это получилось.
– Я клоню к тому, что мне уже сообщили, что Аллу кто-то задушил моим ремнем. И не надо тут… – он вздохнул, приложил руку к груди. – Ребята, мы же тут все свои собрались, на закрытой территории. С утра весь дом гудит как улей. Что же вы думали, что я не знал, что Алла погибла?
– Все свои, говорите?! – сузил противные водянистые глазки Леонид. – Теплая, дружная компания, так? Кто же тогда из этих милых людей ее задушил? Да с такой силой и жестокостью, что ремень не сразу удалось снять с распухшей шеи. У кого же из ваших своих имелся мотив для такого жестокого убийства? У вас он, кстати, имелся, это точно.
– Да ну! – с нервной насмешкой отозвался Антон. – И какой мотив у меня был?
– Ревность!
– Не смешите меня, господа, – фыркнул он как можно убедительнее. – Ревновать ее у меня было время. Мы два года в разводе. Все давно прошло. К тому же у меня имеется один очень важный и, несомненно, оправдывающий меня аргумент.
– Да и какой же? – Эти двое стремительно переглянулись.
– Алла захлопнула перед моим носом дверь, так?
– Ну!
– С какой тогда стати ей ее передо мной потом открывать? Дверь не выломали, заметьте. Не вышибли пинком. Ее она открыла кому-то сама!
– И кому же? – в замешательстве откликнулся Борис, принявшись ерошить волосы на затылке.
Видимо, такой сообразительности от самого главного подозреваемого он не ожидал.
– Она открыла убийце, это ясно. А кому?.. Я не знаю. Не мне – это точно.
В этот момент он сам уверовал в то, что говорил. И то, что Алла была человеком настроения, которое у нее менялось, как погода в туманном Альбионе, у него напрочь выскочило из головы. Он просто сумел себя убедить в том, что она ему после шума возле ее двери не открыла бы. И очень надеялся, что эти двое проникнутся его убежденностью.
А иначе как? Иначе просто жить невозможно. Он же…
Он же не мог ее убить на самом деле!
– Ладно, Антон Степанович, мы поняли вашу точку зрения, – снова начал излучать дружелюбие Борис и даже водички предложил, Антон отказался. – Признаюсь честно, что аргумент ваш так себе – на слабую троечку. Она могла потом передумать и впустить вас. Ваши друзья рассказали нам, каким погибшая была неуравновешенным человеком. Так что…
– Так что, если бы не показания вашей любовницы, вас вывели бы сегодня отсюда в наручниках, – со странным мстительным удовлетворением обронил Леонид, что-то подчеркивая или зачеркивая в своих записях левой рукой.
Антон из осторожности промолчал, не зная попросту, кого сейчас имел в виду этот плюгавый милиционер.
Сашу? Владу?
Саша не могла сказать, что они любовники, потому что это было неправдой и все об этом знали и потому что это было противно, противоестественно так говорить. Даже во имя его спасения!
Влада?
Та могла намекнуть на что-то такое, просыпался же он с ней как будто в одной постели. Но какие показания она могла дать в его пользу?! Он вчера обидел ее, она сильно оскорбилась, ударила его. Исключалась же, по идее, помощь с ее стороны. Что она могла сказать? И если это не она, то кто тогда назвал себя его любовницей?
– Что скажете? – вдруг пристал к нему въедливый Леонид, нацелив авторучку на чистую страницу в своем блокноте.
– По поводу?
– По поводу ее слов?
– А я что знаю, о чем она говорила?! – Он покрутил головой, усмехнувшись, и тут же начал блефовать по-черному. – С ней ведь никогда нельзя быть ни в чем уверенным заранее. Очень… Очень интересный человечек.
А в голове стучало и перекатывалось тяжелыми горячими валунами: кто, кто же она – эта доброхотка, назвавшаяся его любовницей? И что сказала?
– Да полно вам, Антон Степанович, скромничать-то, – снова обнажил безупречные зубы улыбчивый Борис. – Влада Витальна сказала, что минувшую ночь провела с вами в одной постели. Что накладывала всю ночь вам на голову компрессы. Не сомкнула глаз и потому настоятельно рекомендовала вас исключить из списка подозреваемых, поскольку из комнаты вы не выходили. Просто не могли по причине сильного алкогольного опьянения. Так что…
– Так что? – вскинулся он с вызовом. – Могу быть свободен?
– Пока можете. Но из города настоятельно советую не уезжать.
– А в город-то хоть для начала въехать можно? – решил он немного поострить, поняв, что никто его сейчас арестовывать не станет, что Владка вдруг с чего-то решила его спасти, состряпав на скорую руку ему алиби.
Хотя…
А может, она и не врала, а? Может, и правда всю ночь провела рядом с ним, накладывая ему на лоб влажное полотенце? А под утро просто взяла и ушла? Или Ленкин вой ее напугал, она и ушла из его спальни?