Сразу надо сказать, что его разрыв с русским революционным движением был не столь резким, как Гельфанд старался представить это позднее. Хотя до начала ХХ века он не принимал непосредственного участия в движении, но поддерживал связи с русскими эмигрантами в Швейцарии, находясь в курсе происходящего в России. Возможно, он свысока смотрел на эмиграцию, добивавшуюся политических успехов, но всегда дорожил отношениями с русскими и польскими друзьями.
Плеханова он считал теоретиком, излишне академичным и тщеславным. Гораздо большее впечатление на Гельфанда производил Павел Борисович Аксельрод, самоотверженный, застенчивый человек. Гельфанд восхищался Верой Засулич, романтичной героиней «Народной воли», нежно называвшей молодого Гельфанда «тюленем». Лев Дейч привлекал безрассудством и склонностью к авантюризму. Дейч придумал отличный способ побега из царских тюрем. Он был своего рода революционным Одиссеем, его изобретательность была сравнима только с его же жаждой деятельности.
В Швейцарии Гельфанд познакомился с группой польских студентов, которым предстояло сыграть важную роль в истории европейского социализма. Юлиан Мархлевский, Роза Люксембург и Адольф Варшавский-Варский изучали в Цюрихе политическую экономию. Мархлевскому, позже взявшему псевдоним Карский, и Розе Люксембург было суждено сыграть заметную роль в жизни Гельфанда.
В конце лета 1891 года Гельфанд уехал из Базеля в Германию. Он принял решение поселиться в этой процветающей, многообещающей стране. Хотя, по его мнению, это решение было продиктовано единственной целью – примкнуть к немецкой социал-демократии. Гельфанд не испытывал никакой симпатии к консервативной, аристократической, абсолютистской части населения выбранной им страны, но, не задумываясь, собирался стать немецким социал-демократом. Являясь марксистом, он, вероятно, несколько преуменьшал национальный фактор, повлиявший на его решение. Позже он писал, что в борьбе пролетариата не имеет значения, русский ты или немец, борьба не признает «национальных и религиозных отличий», и добавлял, что «когда я изменил родине, то изменил и классу, к которому принадлежал буржуазии. С того момента я порвал с русской интеллигенцией»[25].
Партия, в ряды которой вступил Гельфанд, существовала уже шестнадцать лет. Политика репрессий в отношении социалистического движения, проводимая Бисмарком в начале семидесятых годов XIX века, способствовала слиянию двух основных направлений немецкого социалистического движения. На Готском объединительном съезде в 1875 году так называемые лассальянцы (партия Лассаля, немарксистское движение) объединились с социал-демократами Либкнехта. В 1890 году антисоциалистические законы Бисмарка утратили силу; партии удалось удержаться на плаву. К тому моменту немецкий социализм приобрел характерные черты. Принадлежность к партии означала не просто соблюдение определенных правил и наличие политических убеждений – это был образ жизни. Социал-демократическая партия утверждала, что заботится о своих членах с рождения до смерти, а в ответ требовала безраздельной преданности. Подобное требование исходило от Прусского государства и католической церкви: трехсторонняя борьба была изматывающей, и напряженность не могла не отразиться на отношениях внутри партии. На партийном съезде Фольмара[26], лидера баварских социалистов, обвинили в непонимании значения борьбы рабочего класса, поскольку он был состоятельным человеком.
Обвинение в том, что член партии находится «на жалованье у государства», было серьезным и часто использовалось. Руководство социал-демократической партии в значительной степени состояло из представителей мелкой буржуазии, поэтому и в партии превалировали настроения и мораль этого класса. Все делалось только ради немецких рабочих; на словах партия лицемерно уверяла «международный братский пролетариат» в любви и уважении. На самом деле социал-демократы не испытывали особого интереса к внешней политике и событиям, происходящим за пределами Германии. Они были убежденными, весьма самоуверенными социалистами, но с ограниченным кругозором.
Первую остановку Гельфанд сделал в Штутгарте. В то время местная партийная организация занимала особое положение в социалистическом движении; она была отличной стартовой площадкой для продвижения по карьерной лестнице в имперской Германии. К молодому русскому отнеслись с большой симпатией. Господствующее положение в партийной организации Штутгарта занимали два видных социалиста: Карл Каутский и Клара Цеткин.
В наше время о Каутском не написано ни одного доброго слова. Его считают популяризатором идей, редко излагавшим собственные мысли. Он писал слишком много, слишком сухо и дидактически; Каутский, политик и писатель, отражал Каутского, мелкого буржуа, унылого патриарха, который, казалось, родился уже стариком. Но когда Гельфанд впервые встретился с ним, Каутский, как и Фридрих Энгельс, был ведущим идеологом европейского социализма. После смерти Энгельса Каутский, как его друг и наследник, достиг такого положения, которого потом смогли добиться лишь немногие социалисты. Он был непререкаемым авторитетом, своего рода оракулом приближающейся революции. У него были преданные поклонники в рабочей среде, и он оказывал серьезное влияние на молодых социалистов из интеллигенции. Каутский был редактором теоретического журнала германской социал-демократии Neue Zeit и большое внимание уделял талантливым журналистам. Он был приемным отцом и наставником целого поколения молодых европейских авторов и теоретиков социализма. Его дом был редакцией, университетом, школой журналистики, местом встречи для социалистов.
Каутский открыл Гельфанду путь в немецкую партию и журналистику. В конце 1891 года Neue Zeit опубликовал первые статьи Гельфанда, подписанные «Игнатьев» или «И.Г.»: обзор, очерк, посвященный теории капитала, прибыли и проценту Бем-Баверка[27], и статью о положении еврейских рабочих в России.
Клара Цеткин – еще один выдающийся член партийной организации Штутгарта – также оказала поддержку молодому Гельфанду. Эта язвительная, озлобленная суфражистка пыталась превзойти Каутского в проявлении сердечности. Цеткин возглавляла международное социалистическое женское движение и была редактором женского журнала немецкой социал-демократии Die Gleichheit. Гельфанд писал и для этого журнала.
Гонораров от статей едва хватало, чтобы покрыть ежедневные потребности. Вид у него, прямо скажем, был жалкий: брюки с обтрепанными обшлагами, стоптанные каблуки, засаленная кепка. Он выглядел как человек, живущий в крайней нищете. Тем не менее он произвел неизгладимое впечатление на немецких товарищей; для них он был экзотическим существом. Скрытое под жалкими тряпками массивное туловище держалось на коротких ногах; широкое лицо с высоким лбом казалось еще больше из-за залысин. Дети Карла Каутского называли русского друга отца «доктор слон»; своей массивной, несколько оплывшей фигурой он действительно напоминал слона. Он был человеком кипучей энергии и, когда говорил, постоянно размахивал руками, словно стараясь удержать равновесие.
К концу 1891 года Штутгарт стал слишком тесен для Гельфанда. Он решил уехать в Берлин, и Каутский дал ему необходимые рекомендации. Приезд в руководящий политический и торговый центр не улучшил его материального положения. Гельфанд снял дешевую комнату в рабочем районе в северной части Берлина. Он писал для ежедневной газеты Vorwarts, главного партийного органа социал-демократов, и пешком проходил несколько километров от дома до редакции газеты, чтобы отнести написанные статьи. Он не мог позволить себе ни доехать до редакции на трамвае, ни послать статьи по почте.